Муж во временное пользование - Александра Кравченко

— Ни в коем случае, папа. Отрекаться от родителей — последнее дело.

— Что ж, и на том спасибо.

Гаевой повернулся и, тяжело ступая, оседая на каждом шагу, направился к двери. Нина бросилась вслед за ним, поцеловала и сказала:

— До свидания, отец. Послезавтра мы с Катей будем у тебя.

— «У тебя»? — передразнил Гаевой. — Это также и ваш дом. В него и возвращайтесь.

Когда он ушел, Нина проскочила в другую комнату, желая хоть на несколько минут спрятаться от Ярослава. После такого тяжелого объяснения неуместна была бы любовная сцена, поцелуи и признания. Приход Гаевого все нарушил и одновременно все поставил на свои места. Что ж, придется пройти через это…

Нина вздрогнула, услышав шаги Ярослава. Она повернулась к нему лицом, но отвела взгляд в сторону.

— Почему ты прячешь глаза? — спросил он строго.

— Мне стыдно, — сказала она с усилием. — Я действительно вошла в твой дом с недобрыми намерениями.

— Я знал! — воскликнул Ярослав. — Я знал, чувствовал это! Ты играла со мной, притворялась, чтобы меня очаровать! А твоя единственная цель — выкрасть эти проклятые бумаги!

Взрыв его негодования заставил и Нину взорваться.

— Но ты же не прав! — закричала она и топнула ногой. — Если б ты для меня ничего не значил, я сейчас бы ушла к отцу! А я выбрала тебя. Понимаешь?

Внезапно он улыбнулся и обнял ее за плечи.

— Да, Нина… прости меня, — сказал он тихо.

— Это ты меня прости, — вздохнула Нина и положила голову ему на грудь. — Все мое притворство осталось в прошлом, поверь… И, знаешь, сейчас рассказала тебе об этом — и легче стало. Словно груз упал.

— Ну, твой-то груз небольшой… — Ярослав провел рукой по ее волосам. — У других и потяжелей имеется…

— У отца, например…

— Твоему отцу теперь полегчало. Он тоже свой груз сбросил… почти. А я…

И тут Ярослав замолчал, словно ему внезапно зажали рот. Нина подняла голову с его плеча, удивленно спросила:

— Что — ты?

— Да ничего…

Он отошел в сторону, взглянул в окно, стал что-то насвистывать. Нина тут же оказалась рядом. Ярослав грустно улыбнулся, встретив ее доверчиво-вопрошающий взгляд, и принялся рассуждать на отвлеченные, казалось бы, темы:

— Знаешь, подумал вдруг: и откуда у нас, восточных славян, такая потребность исповедоваться в своих грехах? Понимаем, что признание ничего кроме вреда не принесет — и не можем не признаться. Иногда есть все возможности скрыть горькую правду, а мы не скрываем. Давит нас что-то изнутри…

— Ты прав. Есть такая черта в славянской натуре. Это еще классики подметили. Помнишь, как Дмитрий Карамазов на суде всю душу выворачивает… А пушкинский Дон Гуан, рискуя вызвать ненависть любимой, кричит ей: «Я не Диего, я Гуан!»

— Помню… «О, дона Анна, где твой кинжал? — Вот грудь моя!»…

Нина вздрогнула. Ей показалось, что Ярослав не в себе. И она продолжала говорить, стараясь абстрактными рассуждениями заглушить беспокойство:

— Я не знаю, как это назвать. Внутреннее давление личности, что ли. Легче внешние невзгоды перенести, чем испытывать это давление изнутри… Оно гнетет, распирает душу. И тем сильнее, чем больше в человеке души.

— О, я-то ведаю, как это тяжело…

— Ты?.. Господи, да что с тобой?.. — Нина встряхнула Ярослава за плечи. — Тебе тоже есть в чем покаяться?

— Я, может быть, такой же преступник, как Гаевой, — медленно, глухим голосом произнес Ярослав.

— Что?.. Преступник? Бог мой, какое же преступление ты совершил?

— Ты возненавидишь меня, когда узнаешь…

И Ярослав, не взглянув на Нину, быстро вышел в другую комнату. Нина побежала следом, чувствуя, что за его необычным состоянием скрывается мрачная тайна. Схватив Ярослава за руку и стараясь поймать его убегающий взгляд, Нина заявила:

— Теперь я уж точно не отстану! Ты не представляешь, до какой степени я любопытный человек. Ну, говори же, говори! Какое преступление? Воровство? Вполне объяснимо. Трудное детство… Нет, в данном случае это даже преступлением нельзя назвать.

— Похуже, — ответил Ярослав глухим голосом.

— Неужели… убийство?.. Случайное, в драке?

Она заранее была готова оправдать это предполагаемое преступление. Нелегкая жизнь Ярослава, его борьба с обстоятельствами, стремление сделать самого себя — все казалось ей достаточным основанием, чтобы простить ему любой проступок. Нина вспомнила рассказ Жени о том, что несколько лет назад Ярослав казался опустившимся человеком. Прошлое давило на него, но он сам взял себя в руки. Несомненно, человек такой драматической судьбы когда-то мог и «преступить».

Ярослав закурил, вышел на балкон, снова вернулся, затушил едва начатую сигарету, прошелся несколько раз из угла в угол.

Нина сидела на диване и терпеливо ждала объяснений. Она молчала, но ее напряженная спина и стиснутые на коленях руки выдавали скрытую тревогу.

Ярослав тоже сел на диван, но не рядом с Ниной, а подальше, словно желая отгородиться от нее невидимой стеной.

— Я мог бы стать и вором, и убийцей, — неожиданно начал он свой рассказ. — Но судьба дала мне шанс не попасть в дерьмо. Трудное детство не окончилось уголовной юностью. Я сумел удержаться на острие ножа… Помнишь, я рассказывал тебе, на каких работах перебывал в молодости. Другие парни из моей среды или опускались, шли на дно, или соглашались на убогое размеренное существование. Казалось, и у меня нет иного выхода: ни связей, ни поддержки, ни наследства. Никакого житейского плацдарма. Но я барахтался, силился подтянуться наверх. И при этом — чтобы честно, без уголовщины… И вот я посреди этой трудной жизненной борьбы узнаю, что есть человек, выплывший на поверхность благодаря несчастью нашей семьи. И есть преступник, вместо которого был наказан мой отец.

Нина вспомнила подслушанный при первой встрече разговор Ярослава с Гаевым, и ей показалось, что она может высказать правильную догадку:

— Кажется, я понимаю, Тор… Ты убил или покалечил настоящего убийцу, вместо которого засудили твоего отца. И твой поступок так на тебя подействовал, что ты решил дальше мстить другим путем. Угадала?

— Нет. Я действительно наводил справки и, в конце концов, разыскал настоящего убийцу. Но встретиться с ним не успел, он к тому времени умер. А если бы и встретился — толку от этого не было бы. Он, говорили, перед смертью впал в маразм. Здесь сама судьба хранила меня от глупой мести… Но другой преступник был жив, здоров и процветал. Через некоторое время я узнал, в каком городе и на какой должности пребывает Гаевой. И я поехал туда, сам не зная для чего. Реального, обдуманного плана мести не было. Все получалось стихийно. Я нашел учреждение, где работал Гаевой. Увидел его пару раз и постарался хорошенько запомнить. Потом узнал, где он проживает, стал следить за домом. Ночевал я в те дни, где придется: на вокзалах, в парках… Я и до этого уже несколько месяцев был человеком опустившимся, пьяницей, матерщинником, травку покуривал. А в чужом городе, грязный и небритый, стал похож на последнего уголовника. Прохожие косились на меня, старались обойти стороной. А я ничего не мог с собой поделать, чувствовал себя беспомощным, уничтоженным. Видел чванство, благополучие… знал, какой ценой оно было куплено. Я понимал, что в этом мире мне никогда не выбраться наверх…