Меченый - Уильям Лэшнер

– И вы думаете, что правда поможет мне вернуть дочь?

– Это единственное, что может помочь, – сказал я.

В коридоре раздался шум, и я увидел, что к нам направляется небольшая толпа. Во главе шел высокий седой мужчина в дорогом костюме. Его держала под руку красивая молодая женщина. Их сопровождали четверо мужчин – трое в темных костюмах, с папками в руках, и молодой человек с безукоризненно уложенными волосами, в костюме из гладкой блестящей ткани – «акульей кожи», как ее называли. С последним мне уже приходилось иметь дела. Ткань костюма Артура Галликсена вполне соответствовала его натуре.

– Виктор? – сказал он, подойдя к нам. – Не ожидал вас здесь увидеть. Мне казалось, дело ведет Бет.

– Она мой партнер, – ответил я, – а это означает, что мы работаем вместе по всем делам. Она попросила меня помочь, и вот я здесь.

– Прекрасно. – Галликсен перевел взгляд с меня на большую красную папку. – Вы знакомы с Брэдли Хьюиттом?

– Нет, не знаком.

Артур Галликсен представил нас, и высокий седой мужчина сказал:

– Я слышал о вас, мистер Карл.

Баритон был роскошный, почти как костюм на его хозяине.

– Надеюсь, ничего плохого? – спросил я.

– Слишком многие из нас надеются напрасно. – Хьюитт произнес это без улыбки, но и без злости. Как будто в неприятной ситуации по чужой вине оказались все мы – за исключением одного человека. Когда он посмотрел на Терезу, выражение его лица резко изменилось. Тереза вдруг как-то сникла под этим взглядом и скрылась в зале суда.

– Она всего лишь хочет проводить время с Белль, – сказала Бет.

– Вы считаете, моей дочери это пойдет на пользу? – спросил Хьюитт.

– Девочке нужна мать.

– Но не такая, – возразил Брэдли Хьюитт.

– Вы можете уделить мне секунду, Виктор? – спросил Галликсен.

Я взглянул на Бет, она кивнула, и мы с Галликсеном отошли в сторону.

– Вы, конечно, понимаете, что совершаете ошибку, – сказал Галликсен. – Я мог бы понять, если бы такое ходатайство подала Бет – ее никогда не беспокоили политические реалии, – но меня удивляет, что в это дело вовлечены вы.

– Мы представляем женщину, которая хочет снова заботиться о своей дочери. Какие политические реалии я упускаю?

– У мистера Хьюитта связи в высших правительственных кругах.

– И он использовал их, чтобы разлучить мать с дочерью.

– Он использовал эти связи, чтобы защитить свою дочь от безответственной женщины. Все, что хочет ваш клиент, – это деньги, которые будут выплачиваться за опекунство. Имейте в виду, что мой клиент будет защищать дочь любыми доступными способами.

– Это угроза, Артур? Я давно ожидал, что она последует, – с того момента, как взялся за это дело.

– Отнюдь не угроза, Виктор. Просто информация к размышлению. Мистер Хьюитт готов согласиться на надзираемые посещения для вашего клиента.

– Она уже отвергла это предложение. Нам нужно совместное опекунство, пятьдесят на пятьдесят.

– Очень жаль. Мне не хочется лишать мать возможности хотя бы иногда видеться со своим ребенком. Что в папке, которую вы так бережно прижимаете к груди?

– Так, всякая всячина.

– У меня тоже есть красная папка. Это хорошая уловка. Кстати, насколько мне известно, вы занимаетесь крайне деликатным делом, в котором фигурирует объявленный в розыск человек и некая картина. Я надеюсь, здесь не произойдет ничего, что помешает вашим усилиям, направленным на защиту другого клиента.

– Вот теперь это точно угроза.

– Как я уже говорил, у мистера Хьюитта большие связи и множество друзей. В том числе мистер Спурлок из фонда Рандольфа.

– Давайте сосредоточимся на матери, пытающейся вернуть себе ребенка.

– Хорошо, Виктор, тогда я должен задать вопрос: что вам в действительности известно о Терезе Уэллмен?

– Она пережила нелегкие времена, но теперь смогла изменить свою жизнь.

– Она так говорит? – Галликсен улыбнулся, словно услышал смешную историю. – Виктор, неужели вы до сих пор верите в Деда Мороза?

У судьи Систин, крупной женщины с медвежьими предплечьями, отсутствовало чувство юмора. Пока я задавал вопросы Терезе Уэллмен, она сидела с каменным лицом и делала заметки. Время от времени я украдкой поглядывал на судейскую скамью, чтобы понять, как Систин воспринимает нашу историю, но мадам была опытным юристом: ее лицо оставалось бесстрастным. Тем не менее, я почти не сомневался, что свидетельские показания Терезы достигают своей цели.

И в этом, скажу без ложной скромности, была моя заслуга. Именно мои вопросы создавали сюжетную кайму, поддерживали ритм рассказа, выделяли такие подробности, которые нельзя было не занести в протокол, и позволяли Терезе расплакаться, ибо ничто не размягчает сердце правосудия сильнее, чем слезы.

Это была классическая история невинной девушки, погубленной зрелым богатым человеком. Галликсен попробовал было испортить мне игру, заявив, что полудетские воспоминания истицы не относятся к рассматриваемому делу, но я возразил, что здесь каждая мелочь имеет исключительное значение, и судья согласилась со мной. Я настоял, чтобы протокол зафиксировал все: вечеринки, путешествия, дорогую одежду, роскошную квартиру, влиятельных людей, которые неожиданно начали обращать на Терезу внимание. Такая сказочная, экзотическая жизнь настолько очаровала юную простушку из западной Филадельфии, что она не заметила, как погрузилась в темный омут неравноправных сексуальных отношений.

– Давайте определим некоторые детали упомянутых вами вечеринок, Тереза, – сказал я. – Вам подавали спиртное?

– О да. В обед, конечно, вино, Брэдли любил вино. Часто пили шампанское. После обеда ликеры, опять шампанское или настоящее великолепное шотландское виски.

– Вы много пили до того, как познакомились с мистером Хьюиттом?

– Мои родители не увлекались спиртным.

– Но вы пили с мистером Хьюиттом?

– Он привил мне вкус к спиртному.

– На тех вечеринках были и другие одурманивающие сознание вещества?

– Да, марихуана. Часто кокаин. Таблетки.

– Вы принимали наркотики до того, как познакомились с мистером Хьюиттом?

– Нет.

– Вы выросли в западной Филадельфии, не так ли?

– Я ходила в католическую школу, мистер Карл. Монахини относились к нам очень строго.

– Брэдли принимал наркотики на этих вечеринках?

– Немного, но он поощрял остальных. А потом настаивал, чтобы принимала я. Заставлял принимать. Говорил, что ему нравится заниматься любовью, когда я нахожусь под действием наркотиков.