Австралия - Terra Incognita. Когда звери еще были людьми - Соломон Шульман

Где-то к середине XX века в Австралии уже возникло полиэтническое общество, то есть общество людей разного происхождения, разных религий и разных систем ценностей. Но в отличие от других стран, где существует доминирующая культура, а все остальные культуры находят пути сосуществования с ней, в Австралии такой лидирующей культуры еще нет. Большинство австралийцев в глубине души не ощущают законченности формирования своей «австралийской культуры».

В 1975 году, после окончания войны во Вьетнаме, в Азии повторилась ситуация послевоенной Европы. Около миллиона людей оказались выброшенными за пределы своей страны. Австралия была одной из первых, куда были устремлены их помыслы. На допотопных кораблях, ветхих суденышках, а то и просто на лодках отчаявшиеся люди с риском для жизни преодолевали океанские пространства в пять-шесть тысяч километров, чтобы добраться до берегов Австралии.

Что могло сделать австралийское правительство? Не подпускать их к берегу? Повернуть обратно? Дать погибнуть в океане?.. Да этого бы и не допустило австралийское общество. Когда в нечетких телевизионных кадрах, снятых с большого расстояния, местное телевидение однажды показало, как пассажиры одного из таких вот суденышек якобы выбрасывают за борт своих грудных младенцев, чтобы, избавившись от них, самим вплавь добраться до пустынного берега Австралии и, таким образом избежав полицейского контроля, проникнуть в страну, в стране поднялась волна негодования против власти. Люди бежали на берег, чтобы помочь нелегальным иммигрантам попасть в Австралию.

Таким путем в тот год в Австралию прибыло до пяти тысяч вьетнамских беженцев, а в течение следующих нескольких лет их число увеличилось до 65 тысяч. Собственно говоря, с этого момента и начались изменения в австралийской иммиграционной политике относительно Азии. И тут Австралии пришлось столкнуться со многими сложностями. Новые иммигранты резко отличались от европейцев не только внешне, но и культурой, привычками, образом жизни, поведением. На начальных этапах далеко не всегда эти этнические группы могли спокойно соседствовать друг с другом. Вьетнамцы были «урбанистами», их невозможно было отправить жить в сельские районы. Они создавали в городах свои «гетто», которые потом превращались в «Малый Сайгон» (один из районов Мельбурна) или во «Вьетнамию» (в Сиднее).

Шло время, и иммигранты из Азии вживались в австралийскую среду. Трудолюбивый и амбициозный характер давал о себе знать. Их дети прекрасно успевали в школе. Вскоре вьетнамские, китайские, таиландские, индийские и прочие азиатские имена начали появляться в газетах как победители престижных академических конкурсов, отличников учебы, лауреатов премий. Во многих колледжах они уже были впереди своих австралийских сверстников. Их процент в высших учебных заведениях беспрерывно рос.

Но в то же время подобные имена начали мелькать и в полицейских хрониках: их носили наркоторговцы и участники уголовных группировок. Это, в свою очередь, не могло не вызвать ответной реакции у коренного населения. Поползли слухи об «азиатской мафии», что не было просто вымыслом. На стенах домов и общественных туалетов появились надписи типа «Австралия азиатизируется!», «Азиаты — вон!» и тому подобное.

Начались разговоры — а нужно ли вообще продолжать иммиграцию? До какой численности мы хотим довести население страны — до 20,30,40,50 миллионов? Какой должна быть эта цифра, чтобы австралиец чувствовал себя комфортно? Правы ли ученые, которые говорят, что народонаселение Австралии должно быть 90 миллионов? Или наоборот — пусть Австралия всегда будет страной иммигрантов! Пусть приезжают откуда хотят и когда хотят…

На рубеже XXI века население Австралии приблизилось к цифре 20 миллионов человек. Сегодня каждый четвертый житель Австралии рожден за ее пределами, и страна продолжает быть одной из самых иммиграционных в мире, принимая до 150 тысяч новых граждан в год.

«Город счастья». Тяжелые раздумья. Вечеринка. Аванс доверия

А теперь я попрошу читателя вернуться к началу книги, к ее предисловию.

«Так начался мой путь в эту страну… Под нами проплывали желтые безжизненные пески австралийской пустыни Симпсона. Тогда я еще не знал, что это одна из самых опасных и жестоких пустынь мира…»

Жестокость австралийской пустыни, как мы уже знаем, — это реальность, но в то же время и авторская аллегория. Она связана с эмигрантской судьбой, которая нередко похожа на тяжелую болезнь, из которой человек выходит или обновленным, или сломленным. И чем тоньше конструкция души, тем тяжелее протекает эта болезнь[36].

Рэй Вильсон-Слонек

Сейчас, когда я вспоминаю свои первые шаги в Австралии в тот далекий декабрь 1976 года, они кажутся мне не просто наивными, они кажутся шагами первобытного человека, прибывшего на чужую планету.

Мельбурнский аэропорт встретил меня ярким декабрьским летним солнцем, что после заснеженной зимней Европы было уже чудом. Поразила стерильная чистота улиц, домов, машин, витрин магазинов.

Я не увидел ни одного мрачного или агрессивного лица.

Наоборот, совершенно незнакомые люди почему-то улыбались мне, приветствуя кивком или взглядом. После шумных европейских городов Мельбурн показался пустынным. Утопающие в зелени домики старинного викторианского стиля, улицы с густыми кронами нависших деревьев, почти бесшумные разукрашенные трамвайчики, бесконечные парки, аллеи, речные пароходики с большими колесами, несмолкающий птичий говор. И безлюдье… Казалось, что ты попал в огромную голливудскую декорацию, в которой вот-вот должны начаться съемки фильма «Город счастья».

Видимо, все это отразилось на лице, ибо моя австралийская приятельница Рэй Слонек, которая встречала меня в аэропорту, тихо наблюдала за мной со стороны, радуясь и за меня, и за свой город.

Забегая вперед, вспоминаю, что уже потом, работая над сценарием, когда я, по старой московской привычке, вечерами выходил пройтись, то оказывался почти единственным гуляющим пешеходом на пустынных улицах. Все остальные «гуляли» в машинах и с удивлением рассматривали из открытых окон авто странного одинокого пешехода.

Из ярких воспоминаний того времени сохранилась вечеринка, устроенная коллегами по кино в честь моего приезда. Для меня это был весьма напряженный вечер. Тяжелый глухой барьер языка разделял нас. Даже переводческие старания Рэй, ни на секунду не отходившей от меня, не могли разрушить его. Я страдал, понимая, что теряю друзей, что нахожусь в чужой для меня культурной среде, что являюсь человеком другого мира… Короче, типичная рефлексия ранимого интеллигента.