Трое - Алайна Салах

Следующий его толчок заставляет глаза намокнуть, а пульс зашкалить до максимума. Я чувствую их двоих, то, как они двигаются во мне. Тесно до головокружения, остро, скандально. Я слепну, лишаюсь цивилизованности, происходящее меня разносит. Я не знаю, от чьего члена внутри так дрожит и тянет, перестаю понимать, чьи руки сжимают мои соски, чьи пальцы вонзаются мне в бедра, чьи губы я ощущаю на своей шее. Я растворяюсь между двух тел, стонов, сплетающихся запахов, теряю себя. Опускаюсь вниз ловя искры в животе, следом получаю другую, нового оттенка, болезненную и яркую. Между грудей катится пот, глаза открыты, но я по-прежнему ничего не вижу, от собственных криков в ушах хрустит. Толчки ускоряются как снизу, так и сзади, я чувствую укус над лопаткой — так делает Мирон, когда теряет контроль. Мне слишком, слишком всего много. Из глаз текут слезы, на языке играет металлический привкус соли. Становится страшно, что удвоенный оргазм меня смоет. Что я сломаюсь и свихнусь.

Это происходит бесконечностью позже: мое тело, не выдержав натиска, смывает ударной волной. Я падаю вниз на лицо Руслана, всхлипываю и кричу, пока его ладони продолжают подбрасывать мои ягодицы, а язык чертит влажный узор на моем виске. Собственный оргазм мешает мне понять, что он тоже кончает. Подсказка приходит позже, когда его движения замедляются вместе с пульсацией, а внутри становится свободнее. Развязка Мирона приходит последней: его сперма обжигает меня изнутри и снаружи, я чувствую как она стекает по моим ягодицами, чувствую его пальцы, которые собирают ее и втирают в анус, слышу, как он тяжело дышит, хрипло матерясь и повторяя мое имя.

Как и после той первой ночи втроем, проснувшись, я еще долго не решаюсь пошевелиться и разглядываю стену. Мирон спит рядом, я чувствую на себе его руки, на шее — мерное дыхание. Кадры вчерашней ночи сменяются перед глазами словно в проекторе, шокируя, будоража, завораживая, сбивая дыхание. Паника, стертая адреналином и возбуждением, вернулась в лучами солнца, а вместе с ней и поток противоречивых мыслей. Сознание, едва обретшее твердую почву, вновь дрожит и путается. Вчера я получила не просто новый сексуальный опыт — моя интимная жизнь, помимо Мирона, вместила еще одного партнера, тогда как в личной жизни все осталось по-прежнему. Так как все будет теперь? Между нами тремя?

Понравилось ли мне то, что случилось? Вряд ли «понравилось» — правильное слово. Это было сумасшествие за гранью всего того, что я знала раньше. Как рухнуть вниз с американских горок, когда, потеряв контроль, кричишь от раздирающих адреналина, страха и запредельного азарта. Сильнейшие эмоции, о которых будешь помнить всю жизнь и которые вряд ли когда-то сможешь воплотить в слова. Я снова раздваиваюсь: пока мозг пытается объять произошедшее, чтобы продолжить комфортно существовать дальше, тело самовольно живет импульсами. Скачущая стена, руки Руслана, губы Мирона, ласкающие меня, я сама, зажатая между двух тел. Спазм в животе, вызванный этими воспоминаниями, настолько силен, что я тихо охаю. Знаю, что подобное повторится еще не раз, а картины этой ночи будут еще долго меня преследовать. Так же случилось, когда я получила свой первый оргазм с Мироном. Он отнес меня в душ, после того, как лишил девственности, и сделал это языком. Я краснела всякий раз, когда думала об этом: на лекциях, идя по улице, сидя в кафе; смущалась самой себя и при этом бесстыдно возбуждалась. Наверное, так происходит со всеми, у кого в жизни случается что-то настолько яркое.

Хотела бы я повторить? Первым ответом, пришедшим в голову, становится решительное «нет». Все это слишком, слишком для того, чтобы я так запросто смогла продолжить жить, как ни в чем не бывало. С детства родителя пугали меня последствиями приема наркотиков, и я всегда знала, что любых запрещенных препаратов нужно сторониться. А сейчас по ошибке получила дозу — и эффект оказался невероятным. Мне страшно пристраститься к нему, пугает то, что я стану той самой зависимой, тогда как в голове еще свежи прежние установки. Секс втроем — это не наркотики, но в моей голове оба этих понятия долгое время находились на соседних полках.

За спиной ощущается движение — проснулся Мирон. Он целует меня в плечо, гладит живот, не давая опомниться, коленом раздвигает ноги. Как и всегда по утрам, он идеально твердый. Убирает волосы с шеи, пальцами проникает между половых губ, зажимает клитор и слегка оттягивает.

— Уже мокрая, — констатирует шепотом и, рывком перевернув меня на спину, нависает сверху. Я обнимаю Мирона за плечи, целую, пожалуй, слишком отчаянно. Мои мысли привязаны к прошлой ночи, и сейчас мне требуется знать, что мы все еще можем делать это вдвоем.

Обычно утро — это время расслабленного, чувственного секса, сейчас же движения Мирона жадные, торопливые. Он с силой вдавливает меня в простыни, тянет волосы, ни на секунду не прекращая целовать — словно все эти часы сна он голодал в ожидании, пока я проснусь. И мне удается: воспоминания, которые, я знаю, еще не раз ко мне вернутся, без следа вытесняются его страстью, дыханием, запахом. Ингредиент, который любой наш секс превращает в феерию — то, насколько сильно Мирон меня хочет. Я кончаю одновременно с тем, как в меня пульсацией вливается его сперма. Этот секс вряд ли длился больше пары минут.

— Люблю тебя, Тати. — Мирон прижимается губами к моему лбу и, тяжело дыша, закрывает глаза. Подобный момент сентиментальности после полового акта для него — большая редкость, и сейчас я интуитивно чувствую, что этот — продолжение вчерашней ночи, необходимая для него законченность.

— Мне страшно, — произношу неожиданно для себя.

Мирон поднимает голову и заглядывает мне в глаза, за секунды становясь серьезным.

— Почему?

Я чувствую подкатывающие слезы и мысленно злюсь на себя. Не хочу выглядеть неврастеничкой, которая сначала добровольно соглашается на секс втроем, наслаждается, а потом начинает рвать на себе волосы. Причину такой эмоциональности я и сама не могу себе объяснить.

— Я боюсь, что у нас больше ничего не будет так, как раньше. Что между нами что-нибудь изменится. Я этого не хочу.

Мирон убирает мои волосы со лба, его голос меняется: становится твердым, сметающим сомнения.

— Это эмоции, Тати. Вчера было сильно. Я и сам немного одурел.

— И как теперь все будет?

— А что должно измениться? В среду мы пойдем на ужин с моими родителями, в пятницу отпразднуем день рождения где-нибудь загородом с остальными. С объектом вроде яснее стало, так что через неделю рванем куда-нибудь, — его губы раздвигаются в улыбке: — Хочешь к лемурам на Мадагаскар? Будем валяться на пляже, плавать и много трахаться.

Эти слова, совместные планы, включающее в себя путешествие, действуют на меня успокаивающе. Я представляю самолет, то, как засыпаю на плече Мирона, белый песок, и загар, оттеняющий его улыбку. Да, ему всегда удается подобрать нужные слова. Волнение еще вернется ко мне, но сейчас, когда он рядом, лежит на мне и мы планируем наше, пусть и недалекое будущее, я хочу позволить себе быть более свободной, чем я есть.

— И мы поедем вдвоем?