Женщина на лестнице - Бернхард Шлинк

Время, когда Ирена отдыхала, когда мы обедали и когда я продолжал рассказывать свои истории, зависело от ее самочувствия. Пеленки ей больше не понадобились; неприятность первой ночи после отъезда Гундлаха и Швинда не повторилась. Но зачастую она чувствовала себя плохо, ее тошнило. Аппетит у нее и без того отсутствовал. Она хвалила мои спагетти карбонара, ризотто с грибами, гуляш с картошкой, но по-настоящему ей нравился только мой салат.

Сложившееся однообразие нашей совместной жизни немного напоминало то, о чем я мечтал тогда во Франкфурте. Однажды, не удержавшись, я даже сказал об этом Ирене.

– Да, – улыбнулась она, – только это жизнь накануне смерти.

7

День ото дня становилось все жарче. С моря больше не дул ветерок, поэтому воздух, который обычно никак не ощущается, сделался похожим на теплую гущу. Птицы перестали летать и петь, растительность на огороде засохла. Ирена запретила поливку.

– Скоро воды будет не хватать.

– Ты не хочешь переселиться в нижний дом?

– Может, завтра.

На следующий день она вновь сказала «может, завтра», но потом в нижнем доме стало так же жарко, как в верхнем. Ночью жара ощущалась даже сильнее, каменные стены отдавали накопившееся за ночь тепло. Ночь не приносила прохлады.

Я рассказывал о нью-йоркском августе, о влажной жаре, которая окутывала нас, как горячее мокрое полотенце, когда мы выходили на улицу из помещения с кондиционером. Деньги заканчивались, мы принялись искать работу. Пришлось выехать из «Уолдорф Астории». Мы нашли дешевый отель на Гудзоне, с общей ванной на два номера, поэтому, если сосед забывал отпереть дверь нашего номера, мы стучали в его дверь, а если он успевал уйти, нужно было вызывать ворчливого портье, чтобы он поднялся наверх и освободил нас. У нас была к тому же одна кровать.

– И что?

– Я спал на полу. Когда не мог заснуть, вылезал из окна, садился на площадку пожарной лестницы и смотрел на освещенную фонарями улицу и черную ночную реку. Иногда ты подсаживалась ко мне.

– О чем мы разговаривали?

– Ты нашла в Бруклине место официантки, я работал в «Макдоналдсе». Мы рассказывали друг другу о работе. Ты знаешь, что у «Макдоналдса» есть собственный университет? Гамбургеровский университет? Если бы мне удалось получить разрешение на работу и хорошо зарекомендовать себя, то открывалась дорога в университет – так сказали мне при приеме на работу. Я радовался переводу с кухни на обслуживание стойки.

Ирена рассмеялась:

– Это в твоем духе, тебе непременно нужно сделать карьеру.

– Только не в «Макдоналдсе». Я хотел снова стать адвокатом, но выяснил, что в Нью-Йорке нельзя сдать соответствующие экзамены без посещения университета, зато в Калифорнии можно. Поэтому решил перебраться туда. Но Нью-Йорк нам нравился, мы открыли для себя, что он мог предложить очень многое тем, у кого мало денег; мы познакомились с разными людьми, у нас появился шанс найти квартиру. Но тут…

Я не знал, стоит ли рассказывать ей то, что неожиданно пришло мне в голову. Просто вспомнилось кое-что из моей первой поездки в Нью-Йорк, когда я еще не мог себе позволить жить в отеле, а потому нашел приют у друзей, проживавших в Бруклине; там я действительно случайно зашел утром в ресторанчик, чтобы выпить кофе, а теперь представил себе, что Ирена работает там официанткой. Обычный ресторанчик с привычным репертуаром от непременного футбола на экране телевизора до грубоватых официанток без малейшего налета эротики.

– Так что же произошло?

– Однажды я наведался к тебе в ресторан и увидел, что официантки работают там с голой грудью, поэтому немедленно забрал тебя оттуда, и уже на следующий день мы, купив подержанную машину, уехали.

– Ты же не можешь… Ведь это моя работа, не так ли? И если я считала, что все в порядке?.. Или ты заревновал?

– Думай что хочешь. Историю рассказываю я. В номере мне приходилось отворачиваться, а там на тебя все глазели.

– Все понятно. – Ирена улыбнулась.

Насмешливо? По-дружески? Сочувственно? По какому праву она улыбалась мне сочувственно? Но я был сам виноват. Я чувствовал, что такой поворот истории сомнителен, поэтому было бы лучше отказаться от него. Я не желал казаться ревнивцем. Мне хотелось произвести на нее хорошее впечатление. Скажем, спасти ее от насильника в Центральном парке, от пьяного водителя на пешеходном переходе или хотя бы от карманного воришки на Пятой авеню. Но мне не приходил на ум поступок, который не прозвучал бы пошлым бахвальством.

– Ты любишь машины? Нам достался «шевроле бель-эр» выпуска пятьдесят шестого года, зеленый, с белой крышей, белыми обводами и белыми плавничками. Радиатор украшала фигурка, представлявшая собой нечто среднее между самолетом и ракетой, она летела впереди, а мы ехали за ней.

8

Когда вечером я отнес ее в кровать, Ирена, отодвинувшись, пригласила меня подсесть на краешек.

– Помнишь, почему Парсифаль не решился ни о чем спрашивать?

– Разве не мать научила его не задавать лишних вопросов? Просто он воспринял ее наказ чересчур буквально.

– А почему ты ни о чем не спрашиваешь?

– В первый вечер ты уклонялась от ответов, поэтому я подумал…

– Первый вечер был давно.

Я пожал плечами:

– Мои бабушка и дедушка спрашивали меня только о необходимом. Хочешь учиться играть на пианино? Заниматься теннисом? Танцами? Я тоже спрашивал только о самом необходимом. Например, дадут ли мне денег, чтобы сходить в театр, в оперу или поехать на каникулы с друзьями в Испанию. В конце концов мне стали давать столько карманных денег, что не приходилось у них больше просить. Они были действительно щедрые.

– А как обстояло дело в твоей семье? С женой и детьми? Ты их часто расспрашивал?

Вопросы Ирены привели меня в замешательство.

– Вроде бы ты хотела, чтобы больше расспрашивал я. А вместо этого сама замучила меня вопросами.

– Извини. – Она положила ладонь на мою руку. – Спокойной ночи.

Сев на скамью под навесом дома на берегу, я принялся смотреть на воду. Ее зеркальная гладь отражала серп луны, и галька не шуршала. Мне не хватало этого шуршания, а еще хотелось, чтобы луна плясала на волнах. Я чувствовал раздражение. Уж не занялась ли Ирена анализом моего душевного состояния? Или даже психотерапией? Какое ей дело, часто я задавал вопросы жене и детям или нет? Бывают семьи, где вопросов задают много и много разговаривают друг с другом, и бывают такие семьи, где это не принято. У нас расспросами детей и разговорами с ними занималась жена. А что касается нас самих, то мы понимали друг друга без слов, и это было чудесно. Она жила своей жизнью, я – своей. Если я бывал ей нужен, то всегда приходил ей на помощь. И вообще, почему я должен отчитываться перед Иреной? Что ей в голову взбрело?