Людской зверинец - Десмонд Моррис

В связи с этим величайшей сложностью, возникшей в отношениях между различными категориями секса, стали противоречия между изначально репродуктивными формами (секс для воспроизведения потомства, секс для создания пары и секс для сохранения пары), с одной стороны, и нерепродуктивными разновидностями — с другой. Во времена, когда не было противозачаточных таблеток и средства контрацепции были запрещены, недостаточно распространены или не обладали эффективностью, секс для воспроизведения потомства представлял основную опасность для секса ради эксперимента, секса ради удовольствия и всех остальных категорий секса. Даже когда воцарились времена так называемого "таблеточного рая", которые многие называют началом эпохи дикого, беспорядочного секса, решить проблему было невозможно, поскольку фундаментальные моногамные инстинкты сексуальных партнёров всё ещё процветали. Повсеместная беззаботная неразборчивость в связях есть не что иное, как миф, и она всегда будет оставаться мифом. Этот миф рождён благодаря существованию секса ради статуса и стремлению принять желаемое за действительное, но этому желаемому стать действительностью никогда не суждено. Сильный моногамный инстинкт человека, уходящий корнями (говоря языком эволюции) в богатейшие родительские чувства, в любом случае выживет, даже если со временем достижения науки помогут создать совершенные контрацептивы. Это вовсе не означает, что технический прогресс не оказывает влияния на нашу сексуальную активность, наоборот — он коренным образом её меняет. Давление трёх составляющих: совершенствование противозачаточных средств, снижение уровня венерических заболеваний и увеличение численности населения, — вне всяких сомнений, ведёт к катастрофическому росту нерепродуктивных форм секса. Также не вызывает сомнения и тот факт, что это усиливает противоречия между этими категориями сексуальной активности и необходимостью создания и поддержания моногамных связей. К несчастью, в результате от сексуального беспорядка родителей страдают в первую очередь дети.

Было бы намного проще, если бы мы, подобно нашим предкам-обезьянам, были менее озабочены воспитанием потомства и больше внимания уделяли биологическим сексуальным позывам. Тогда бы мы усилили и обогатили нашу сексуальную активность так же, как мы это сделали со стремлением к чистоте тела. Подобно тому, как мы без особого вреда часами торчим в ванной, неустанно посещаем массажистов, косметические кабинеты, парикмахеров, турецкие бани, бассейны, сауны и различные салоны, мы могли бы позволять себе нескончаемые эротические безумства с кем попало, в любую свободную минуту и без боязни за последствия. А раз так, создаётся впечатление, что наши основные животные инстинкты постоянно находятся на пути к такому развитию событий или, как минимум, сдерживают это развитие, пока не наступят времена, когда человек начнёт претерпевать радикальные генетические изменения.

Остаётся только надеяться, что по мере усиления непримиримых противоречий между разновидностями суперсекса мы научимся играть свою роль более искусно. В конце концов, ведь вполне возможно не ограничивать себя в еде и в то же время не страдать от избыточного веса или болезней. В сексе это сделать гораздо труднее, из-за чего общество и переполнено горячими ревнивцами, брошенными любовниками, несчастными разбитыми семьями и беспризорными детьми.

Неудивительно, что в основе этой проблемы в жизни современной городской человекообразной обезьяны лежит суперсекс. Неудивительно, что в сфере секса так много отклонений от нормы. Секс предоставляет человеку возможность получить более сильное физическое или эмоциональное удовлетворение, но, если возникают проблемы, он также способен сделать человека ещё более несчастным. Совершенствуя, модернизируя и расширяя возможности секса, человек манипулирует им и использует его потенциал и как вознаграждение, и как наказание — и, как ни печально, ничего необычного в этом нет.

Во многих сферах человеческого поведения мы наблюдаем такую же картину. Даже медицина, со всеми её положительными сторонами, имеет негативное воздействие: она легко может способствовать перенаселённости, что, в свою очередь, приводит к увеличению заболеваний на почве стрессов, а это также может привести к развитию болевой сверхчувствительности. Аборигены Новой Гвинеи способны вынимать копьё из собственного бедра с достоинством большим, чем «абориген» городской вынимает из пальца занозу, но причин для поворота событий вспять искать не стоит. Если наша повышенная чувствительность может играть двойную роль, мы должны быть уверены, что её роль — правильная. Всё дело в том, что ситуация находится в наших руках, а точнее — контролируется нашим сознанием. Туго натянутый канат, на котором приходится балансировать нашему брату, чтобы выжить, поднимается всё выше и выше. Становится всё опаснее, но и возбуждение растёт. Единственная загвоздка в том, что, когда племена превратились в суперплемена, кто- то убрал из-под каната страховочную сетку. Теперь только от нас зависит, разобьёмся ли мы насмерть. Мы сами выбрали такой эволюционный путь, и нам некого винить, кроме самих себя. Наши животные инстинкты всё ещё кипят внутри нас, но там же прячутся и наши животные слабости. Чем лучше мы будем контролировать их и понимать, какие огромные опасности ожидают нас в неестественном мире нашего «зверинца», тем больше у нас шансов на благополучный исход.

Вопрос: в чём разница между чернокожими, разрезающими на куски белого миссионера, и толпой белых, учиняющих расправу над беззащитным негром? Ответ: почти ни в чём, а для жертв вообще никакой разницы нет. Независимо от причин, поводов и мотивов поведенческий механизм в основе один и тот же: в обоих случаях члены своей (внутренней) группы нападают на членов группы чужой (внешней).

Поднимая этот вопрос, мы попадаем в сферу, где нам трудно сохранять объективность. Причина этого вполне очевидна: все мы, каждый из нас, являемся членами той или иной «своей» группы, и нам крайне сложно рассматривать проблемы межгруппового конфликта без того, чтобы (пусть и бессознательно) не встать на чью-либо сторону. И всё же, прежде чем я закончу писать (а вы читать) эту главу, нам каким-то образом придётся выйти за пределы наших групп и взглянуть на поле битвы беспристрастным взглядом «марсианина». Это будет довольно непросто, и я должен с самого начала подчеркнуть: ничто из сказанного мною не следует истолковывать так, будто я тайно отдаю предпочтение одной группе в ущерб другой или же полагаю, что одна группа неизбежно превосходит другую.

Принимая во внимание неопровержимый факт существования процесса эволюции, можно предположить, что если сталкиваются две группы людей и одна уничтожает другую, то победитель биологически более удачлив, чем побеждённый, но если мы рассматриваем вид в целом, этот довод уже не работает, так как имеет ограничения. В широком же смысле, если эти соперничающие группы смогли бы мирно уживаться рядом друг с другом, весь вид можно было бы считать более чем удачливым.

Именно с этой точки зрения нам и следует рассуждать. Если она не кажется очевидной, нам придётся давать довольно сложные объяснения. Мы не размножаемся в таких количествах, как некоторые виды рыб, мечущие тысячи икринок за раз, большинству из которых суждено погибнуть. Мы — не количественные производители, а качественные, производящие на свет немногочисленное потомство, отдающие ему больше внимания и заботящиеся о нём гораздо дольше, чем любое другое животное. Посвятив своим детям практически двадцать лет жизни и затратив на это, помимо всего прочего, массу энергии, крайне неразумно выгонять их на улицу, чтобы потомки других людей ударили их ножом, застрелили, подожгли или взорвали. Однако чуть более чем за один век (с 1820 по 1945 г.) в разного рода межгрупповых столкновениях были убиты не менее 59 миллионов человек.