Фугас - Сергей Герман

— А как ты познакомился с чеченкой? Интересно, расскажи. Она красивая?

— Слушай, Марина, у тебя столько вопросов, что мне за неделю не рассказать.

— А ты оставайся, отдохнешь, в бане с отцом попаришься, она ему завтра понадобится, чтобы похмелье веником вышибить.

— Ладно, Марина, уговорила, я, пожалуй, погощу у вас пару деньков.

В это время на заднем сиденье заворочался пришедший в себя отец.

— Марина, деточка, где мы?

— Папа, не волнуйся, мы уже рядом с домом, минут через десять приедем.

— А кто это рядом с тобой? Это что, твой знакомый?

— Папа, это Миша, студент из Москвы. Спасибо, что он согласился довезти нас до дома. А то пришлось бы ночевать в этом кафе, ты хоть представляешь, корова не доена, скотина голодная, дом без присмотра.

— Ну все, дочка, все, последний раз, завязываю с пьянкой.

В это время фары высветили серый бревенчатый дом, какие-то постройки, луч света уперся в дощатые ворота.

Приехали.

Больше недели Женька жил в доме Тимофеевых. Помогал Степанычу, отцу Марины, по хозяйству, вместе починили забор, перебрали и смазали генератор. В воскресенье с утра Женька решил сходить на озеро. Марина мыла полы, ее отец возился с ульями. Листва на деревьях была уже золотисто-багряной. Ветер трепал пестрые листочки и устилал ими пожухшую траву.

Озеро со всех сторон было окружено лесом. Стоило чуть отойти от дома, как сразу же начали попадаться сыроежки. Утро только начиналось. Солнце пряталось за деревьями, от озера тянуло сыростью. Женька не спеша вышел на поляну. Здесь было теплее, у самой тропки краснели ягоды малины. Тропинка теперь круто сбегала вниз, ныряя прямо в озеро.

Женька сбежал по тропинке, разделся и прыгнул в воду. Несмотря на август, вода была еще теплой. Он радостно фыркнул и поплыл на середину озера. Потом развернулся и поплыл обратно. Выйдя из воды, долго сидел на мостках, опустив в воду ноги, наблюдая, как осторожные гольяны прикасаются открытыми ртами к его пальцам.

Возвращаясь, он увидел, как от ворот отъехала красная «Нива». Чувствуя недоброе, прибавил шаг, потом побежал. У стоящего во дворе «Москвича» было разбито лобовое стекло, побиты фары.

В доме слышался плач. Ногой распахнув дверь, Женька ворвался в комнату. Марина рыдала, сидя на кровати, держала руками ворот разорванного платья.

— Где отец? — крикнул он. — Живой?

— Они его избили и посадили в погреб. Женя, помоги ему!

— Позже. Быстро рассказывай, кто здесь был, кого они искали?

— Это бандиты, Женя. Они приезжают из города каждый месяц. Собирают дань с фермеров, коммерсантов. В прошлом месяце отец отдал им не все деньги, а сегодня они сказали, что мы должны заплатить им в два раза больше. Бандиты сказали, что включили нам счетчик.

— Сколько их было?

— Двое. Их было двое.

Женька зашел на кухню, снял со стены большой кухонный нож для разделки мяса, провел ногтем по его лезвию. Усмехнулся каким-то своим мыслям, засунул нож в рукав свитера. Все действия его были размеренны и продуманны, было ощущение, что он уже не раз проделывал эту работу. Так ребята в роте собирались на боевые, так сыновья Ахмета спускались на равнину. Не спеша набивали в магазины патроны, вкручивали запалы в гранаты, раскладывали их в карманы разгрузок, прятали острые ножи.

Подошел к девушке, она уже не плакала, а только лишь горько всхлипывала, забившись в угол кровати и прикрывая простыней голое тело, сказал:

— Не плачь, сестренка, они больше сюда не придут. Я сейчас уйду, но ты не бойся, больше вас никто не тронет. Если кто-нибудь будет спрашивать обо мне, отвечайте, не видели, не знаем. Отца выпустишь, когда я уйду. Пусть остается дома.

Погладил ее по голове, как маленькую, и вышел.

В город вели две дороги. Одна грунтовка, предназначенная для транспорта, шла в обход леса. Другая, еле видная тропа, почти тропинка — напрямую через лес. Если двигаться по ней, можно было срезать крюк и выиграть минут тридцать-сорок.

Сибирское лето умирало. Съеденная солнцем трава совсем поблекла. Даже та, нетронутая, растущая вдоль кряжистых широких сосен пожухла и старилась прямо на глазах.

Женька увидел серую мышку-полевку. Зверушка торопилась домой, пряча за щеками зернышки, наверное, деткам. Она совсем не боялась человека, пусть его боятся свои двуногие.

Зверек посмотрел на человека глазками-бусинками и побежал дальше. По всем расчетам, машина должна была появиться только минут через десять.

Женька к этому времени снял с головы платок, расстелил его на дороге, встал на колени и начал молиться, как молились далекие предки перед битвой своему единственному Богу, дарующему жизнь или, наоборот, смерть.

Красная «Нива» показалась только минут через пятнадцать, видно, останавливались в пути по нужде. Женька, не обращая ни на что внимания, невидяще смотрел на опускающееся к горизонту солнце.

— Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа… — Он едва раздвигал губы, слова молитвы звучали как шепот, как струйки дождя. — Живый в помощи Вышняго… Заступник мой еси и прибежище мое, Бог мой и уповаю на Него… — Через образовавшийся пролом, через черную окровавленную дыру в душе всердце вошло спокойствие… — …Яко ты, Господи, упование мое…

Молитва стала единственной реальностью призрачного мира, и слова ее звучали как слова присяги, обещания выстоять, без которого теряло смысл все остальное.

— …и пореши льва и змия. Яко на Мня упова…

Ему показалось, что рядом с ним возникли души его предков-воинов.

И слова молитвы неслись к ним, пробиваясь через камни, разрывая на мгновение плен мрака потустороннего пребывания их в скорбных местах обитания, как напоминание о бренности и ничтожности перед лицом Смерти.

Молитва льется и льется, и слова ее растворяются в вечернем воздухе…

Пауза…

— Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящии Его… …яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога…

Не было прошлой жизни, не было мира — была одна только иллюзия того, что война в его жизни присутствовала всегда и будет вечно. Страх, опасность, ощущение того, что ты лишний, чужой в этой жизни — все это навязчивая сюрреальность, претендующая на вечность.

— …и со всеми святыми во веки. Аминь.

Все… машина почти уперлась бампером в грудь.

На мгновение повисла тишина, нарушаемая только лишь урчанием автомобильного двигателя.

От стоящих вдоль дороги сосен потянуло холодом, небо мгновенно потемнело.

— Ты чего тут расселся, конь педальный? Ну-ка уйди с дороги.

Сытые, самодовольные хари прилипли к стеклу. Золотые цепи на крепких мускулистых шеях, короткая стрижка, уверенные в своей правоте взгляды.