Рука в руке - Франсуаза Бурден

Она хотела извиниться за свою настойчивость, но он ее остановил:

— Я понимаю. Вы не говорите по-испански, одна, в чужой стране…

— Мне жутко неудобно, Пабло.

— Не переживайте.

— Поймите меня, я так боюсь!

Девушка закусила губу. Пабло грустно вздохнул.

— Всем страшно, Рафаэль. Руис боится больше всех.

Он хотел уйти, но она остановила его:

— Подождите! Давайте выпьем и поговорим немного в баре? Всего пять минут…

Девушка была бледна, и Пабло, взяв ее за руку, сделал Руису жест, чтобы тот шел спать.

— Ваш брат… — начала она, когда они оказались вдвоем. — Я не знаю, как вам это сказать и зачем я говорю все это. Но… До него все в моей жизни было скучно и однообразно… Люди, слова, события… Он так важен для меня! Вы знаете, я не сама добродетель, я изменила Жослину и ввязалась в эту безумную авантюру…

Рафаэль глубоко вздохнула и допила свой бокал шампанского. Она выглядела уставшей в полумраке бара. Пабло старался не смотреть на нее.

— Может, это не то, что вам приятно было бы слушать, но мне некому больше рассказать. По крайней мере, не Руису… А мне очень нужно выговориться… Вы здесь, и вы так похожи на него, поэтому я бесконечно благодарна вам за то, что слушаете меня…

Теперь она говорила со слезами на глазах.

— Если бы только вы, Васкесы, не судили меня строго! Я холодею от ужаса, когда думаю о том, что завтра встречусь с его отцом и буду смотреть эту ужасную корриду! Я ненавижу корриду! Но я рада быть здесь с ним. Я получила его ни за что и теперь так боюсь потерять. Я не заслужила его, понимаете? Это он выбрал меня.

Рафаэль взяла сигарету, и Пабло тут же протянул ей зажигалку. Он внимательно слушал девушку. Она наклонилась и прошептала:

— Это его мир… Но я бы подожгла весь город, чтобы остановить эту бессмысленную корриду… Однако пусть она пройдет, потому что он не может жить иначе. А я хочу, чтобы это длилось вечно… Как вы выдерживаете этот ужас? Как Руису удается жить в постоянном страхе?

Пабло наклонил голову и, улыбнувшись, сказал:

— Он прекрасно живет… Вам это кажется безумием? Это мир корриды, Рафаэль.

— Но это же ужасно, Пабло! Ужасно… Ваш красочный, но такой хрупкий мир… Я никогда не стану такой, как вы.

Пабло посмотрел на девушку в упор и сказал:

— Вы станете тем, кем захотите сами или кем захочет он. Разве вы этого не знали?

— Да, вы правы…

Она сделала последнюю затяжку и раздраженно потушила сигарету в пепельнице.

— Кем захочет он? Это не так просто… Когда он улыбается, мне не верится, что это только для меня. Я не могу быть с ним без напряжения. Вокруг только эта коррида и зверские быки. Он так молод, так безрассуден и в такой опасности…

— Не думайте об этом, Рафаэль, — сказал Пабло.

Она грустно улыбнулась. Он взял ее за руку и повел в комнату.

— Завтра я буду с вами. Спокойной ночи…

В голосе Пабло была нежность. Он ждал, пока девушка поднималась по лестнице.

Рафаэль тихонько зашла в комнату. Руис мирно спал, зажав в кулаке распятие. Он был похож на счастливого младенца, который не чувствовал ни страха, ни опасности. Девушка взяла стул и присела рядом с ним. В полумраке комнаты черты его лица были еще чувственнее. В такие моменты Рафаэль чувствовала, что любит его. Она не пыталась понять природу этого чувства, но знала, что Руис дал ей заботу и искренность, которые она готова отдать ему в ответ.

Воскресенье, 25 сентября, Севилья

Утреннее солнце заполняло комнату. Руис вошел, и Рафаэль проснулась. На нем были джинсы и белая рубашка. Он стоял против солнца, и, глядя на его стройную сильную фигуру, девушка счастливо улыбнулась. Руис был молод и прекрасен, как ангел.

— Уже поздно, Рафаэль, — сказал он.

— Где ты был?

— Я гулял…

Она встала и надела пеньюар. В дверь постучали. Пришел Себастьян и другой слуга Руиса. Они немного смутились, увидев здесь Рафаэль.

— Можно поставить чемоданы? — спросил Себастьян. Руис кивнул.

Кажется, они хотели сказать что-то еще. Руис задал Себастьяну вопрос по-испански. Рафаэль подумала, что они обсуждают жеребьевку, так как накануне Пабло рассказывал ей об особенностях выбора быка перед корридой. Руис внимательно выслушал Себастьяна. Девушка почувствовала возникшее во время этого разговора напряжение и поспешила скрыться в ванной. Когда она вышла, Руиса уже не было.

Она выбрала красное платье для сегодняшнего вечера. Если все пройдет хорошо, они проведут ночь в Сент-Мари. Рафаэль одевалась тщательно — сегодня она должна была быть неотразимой. Снова постучал и зашел Себастьян. Он принес еще два чемодана и стал раскладывать на кровати костюмы, шпаги и шляпы тореадора. Он делал это так, будто Рафаэль не было в комнате. Затем он достал небольшую деревянную дощечку, на которой что-то было изображено. Девушка посмотрела: Пресвятая Дева Мария. Она вздрогнула и со страхом подняла глаза на Себастьяна. Затем пробормотала слова извинения и вышла из комнаты. Ужас сковал Рафаэль. Она остановилась в коридоре, тяжело дыша. Она ненавидела Севилью. Не понимая, откуда возник этот страх, девушка изо всех сил пыталась с ним справиться.

Пабло позвонил Руису и вызвал его в гостиницу, где находился приехавший накануне Виржиль. Пабло хотел ускорить их встречу, зная, что только ради этого отец появился в Севилье. Руис зашел в ресторан, увидел отца и брата сидящими за столиком и решительно подошел к ним. На столе были пиво и креветки. Опустив голову, Руис молча подошел к отцу. Виржиль не предложил ему сесть, и возникло неловкое молчание. Он обратился к Пабло:

— Это ты его пригласил? У меня нет желания с ним разговаривать.

Руис взглянул на Пабло, тот молча приподнял плечи.

— Хотя бы пожмите друг другу руки, — предложил он.

Виржиль холодно посмотрел на Руиса, тот ответил ему тем же.

— Иди убивай своих быков, а потом мы с тобой поговорим серьезно.

— Почему? — спросил Руис с хладнокровным спокойствием, и это задело Виржиля.

— Позже, сын, — твердо повторил он.

— Это так ужасно?

Руис вызывающе смотрел на отца. Виржиль побледнел.

— Сам решай.

Тореадор вопросительно посмотрел на отца, и тот решился.

— Хорошо, — сказал он. — Если ты будешь продолжать встречаться с этой девушкой, я не желаю видеть тебя на пороге моего дома.

— Почему?

Руис сохранял хладнокровие.

— Для меня она — девушка Жослина.

— Но она не принадлежит ему!