Немножко иностранка - Виктория Токарева

Сонечка свой стержень прячет, а ум и доброту спрятать невозможно. Они видны за версту.

В Москве у меня есть знакомая Рая с тяжелым характером. Она постоянно ищет врагов и находит. А когда враги кончаются и негде брать, Рая выискивает их среди близких родственников и тоже находит. О ней говорят: сумасшедшая. Может быть. Но ее конфликты и выбросы всегда кончаются для нее прибылью. Она скандалит, вымогает и в результате получает все что хочет. Рая – сумасшедшая в свою пользу.

А Сонечка – маленькая, как птичка, носится по курортному городку, выискивая подарки для коллег. Коллег у нее – человек двадцать, все терапевтическое отделение. Сонечка подбирает им подарки – практичные и красивые. Чтобы служили и радовали глаз.

Кончается тем, что она ухлопывает на подарки все свои деньги, а себе покупает только бесцветную помаду в аптеке.

Я говорю ей:

– Сумасшедшая…

Она виновато таращит большие глаза и оправдывается:

– Но ведь так радостно дарить… Давать приятнее, чем брать. Разве нет? Я не права?

Конечно же права. Это нормально. Но норма стала такой редкостью, а патология – такой нормой…

Сонечку интересует все: концерты, экскурсии. А я на экскурсиях засыпаю, поскольку они после обеда и совпадают по времени с послеобеденным сном.

Я засыпаю прямо в машине и храплю, как вертолет, летящий низко.

Сонечке жалко меня будить, и она уходит с экскурсоводом смотреть замки, соборы с витражами. Для меня все эти соборы слились в один. Я не вижу разницы.

Сонечка с экскурсоводом возвращаются через какое-то время, и мы едем обратно. Когда подъезжаем к отелю, я просыпаюсь – отдохнувшая и просветленная.

Пабло приносит нам кофе. Сонечке эспрессо, а мне капучино. Жизнь удалась!

Но все-таки мне запомнился древний замок на холме, а к нему лестница вверх – зашарпанная и раздолбанная. И это понятно: ей триста лет как минимум. Лестница длинная, чуть ли не полкилометра, упирается буквально в небо. Я спросила у экскурсовода:

– А почему такая запущенная лестница?

– А кто будет ремонтировать? – в свою очередь спросил экскурсовод. – Надо, чтобы кто-то купил в собственность. Но никто не покупает. Здесь ремонт обойдется дороже, чем покупка.

«Ну прямо как у нас в России», – подумала я. Представила себе, как по бесконечной лестнице шли богатые дамы и подметали подолами ступени.

Мы идеализируем прошлое. Нам кажется: «что пройдет, то будет мило». Представляется, что тогда все било ярким фонтаном, а сейчас – труба пониже и коптит.

Все всегда бывает в равных пропорциях: и тогда и теперь.

Я запомнила фрески Джотто в Падуе. Каким-то образом понимаешь, что это – гениально.

Что такое талант вообще? Это дополнительная энергия, которая ищет выхода. И находит. Энергия чужого таланта распространяется и на меня. Я ее чувствую. Гениальность – несколько другое. Гений – проводник между Создателем и людьми. Создатель через гения передает свои послания.

Я стою перед фресками Джотто и через семьсот лет принимаю сигнал.

Обед. На моем столе на большом блюде лежит очищенное и порезанное манго, как лепестки огня. Я ела этот фрукт когда-то на Кубе. В Москве его вкуса не знают. То, что приходит в Москву, зреет по дороге и не дозревает, а как-то бездарно твердеет. Есть бессмысленно: ни вкуса ни запаха. А настоящее, созревшее на южном солнце, истекающее соком манго… рассказать невозможно, как невозможно рассказать музыку.

Я догадалась, почему Фаусто ко мне расположился. Вовсе не потому, что я гранде скритторе. А потому, что я смиренно покинула зал, когда он выметал меня каленой метлой. Я не обижалась, не огрызалась, не протестовала, а просто покорно испарилась, втянув голову в плечи. Я понимала: порядок есть порядок и Фаусто ни в чем не виноват. Следить за порядком – его работа, и он добросовестно ее выполняет. За это его не выпроваживают на пенсию, ждут, когда сам уйдет и освободит поляну. Молодая смена уже дышит ему в затылок. Официанты в отеле – все рослые, стройные, без животов. Подбирают таких, на кого приятно смотреть. А постояльцам отеля приятнее смотреть на цветение, чем на увядание.

В отеле появилось новое лицо. Хочется добавить: дама с собачкой. Нет. Без собачки. Просто дама. Высокая, стройная, модная, элегантная, старая. Под девяносто. А может, и под сто.

Фаусто посадил ее рядом со мной, за соседний столик.

Она напомнила мне Софи Лорен, которая недавно приезжала в Москву: откровенно старая и откровенно красивая. Видны не только следы красоты, но и сама красота.

Я назвала свою соседку Белладонна. «Белла» – прекрасная, «донна» – женщина, а вместе – лекарство, не помню от чего.

Я рассмотрела ее наряд. Юбка до колен. Колени – распухшие, артрозные, больные. Ей довольно трудно на них ходить, но прятать под брюками или длинной юбкой она не собирается. Что есть, то есть. Короткий пиджачок в талию, и ярко-синяя сумка с изображением черепа, исполненного стразами. Я углядела фирму – сумка дорогущая. Старушка богатая и хипповая. Седые волосы с оттенком старого серебра. Специальный оттеночный шампунь. Косметика сдержанная, духи пахнут морозцем. Я знаю этот запах. Не туалетная вода, нет. Это именно духи фирмы «Герлен». Они продаются в сиреневом флаконе с пробкой. Когда-то мне привезли их из Парижа. С тех пор у меня мечта: купить такие духи. В Москве они есть. Стоят тысячу евро. Здесь не меньше.

Белладонна – крутая. Хочется добавить «старуха», но это слово не вяжется с ней. Дама. Но и дама не годится. Девушка-бабушка. Вне возраста.

Она изучает меню, потом откладывает его в сторону и ждет официанта. Смотрит в зал.

Глаза большие, серые. Взгляд спокойный, бесстрастный. Ей ничего ни от кого не надо. У нее все есть. У Белладонны маленькое будущее, но большое и яркое прошлое. Плюс деньги. Она живет сегодня и сейчас. Ничего не планирует. Лечит колени.

Есть ли в моей стране такие девушки-бабушки? У нас, у русских, имеет место дискриминация старостью. Если ты старый – ступай на помоечку. Помалкивай. Тебя никто не слушает. Твой опыт никому не интересен. Каждый человек набирает свой опыт, чужой ему не нужен. Все отжившее – некрасиво, увядший букет воняет. Когда-то букет украшал и радовал, а сейчас – на помоечку. Все имеет свой срок.

Белладонна не имеет срока. Сидит старая, красивая и независимая. К ней подходит официант, принимает заказ. Белладонна общается с официантом уважительно и спокойно. Официант отходит, ему все ясно.

Белладонна игнорирует свою старость. Живет как молодая, за некоторыми вычетами: отсутствуют бег с препятствиями и любовники. И то неизвестно.

А есть у нас такие? Есть. В моем дачном поселке проживает вдова Зиновия Гердта – абсолютная «белладонна»: высокая, стройная, старая. Возраст не скрывает, а, наоборот, выпячивает. Удивляет. И все удивляются: как? не может быть… А вот может быть.