Любовь до полуночи - Никки Логан

– Если они не удержат меня, я поползу.

He-а. Ни грана достоинства. Но у них было так мало времени – поэтому какое это имело значение?

Шоколадное мороженое с соленой карамелью и золотым листом

– Одри Дивейни, ты парадоксальна, – пробормотал Оливер, сидя с согнутыми коленями на полу рядом с диваном, на котором, раскинувшись, крепко спала женщина. Он убрал прядь темных волос с ее расслабленных, приоткрытых во сне губ.

Те самые губы.

Те самые губы, которые он хотел бы целовать бесконечно. Те самые губы, о которых он уже и не смел мечтать, и практически оставил надежду, что когда-нибудь получит что-то большее, чем просто поцелуй в щеку в качестве приветствия.

Он был готов часами молиться на эти губы.

Одри была похожа на дикого зверя, которого выпустили из неволи. Такая любопытная и рискованная, но все-таки такая невыносимо осторожная. Сорвавшаяся этой ночью с цепи, чтобы испытать все то, чего ей так не хватало в жизни.

Она наслаждалась новыми переживаниями. Они оба стремились насытиться ими.

Но по разным причинам.

Что это значило для Одри… Она словно попала в парк развлечений. Чего ей не хватало в опыте, она вдвойне восполняла энтузиазмом и природными способностями.

А для него?

Он знал, что, как только она выйдет из этой двери, эта удивительная женщина будет потеряна для него. Вдали от гипнотической химии, возникшей между ними, ее острый ум начнет анализировать ночь, которую они провели вместе, ее сомнения вернутся обратно, а воспоминания об их совместных часах будут спрятаны далеко, как некое сокровище, которое она лишь изредка будет доставать и с наслаждением рассматривать.

Но совершенно определенно, эти воспоминания останутся в прошлом.

Он провел кончиком пальца по ее изящной прохладной руке.

Он помнил ошеломленный взгляд Одри, который она не могла скрыть или отрицать, – ее открытый взгляд, каким она смотрела не него, прежде чем разлетелась на сотни кусочков у него на коленях. Это не был взгляд женщины, для которой происходящее и переживаемое не было чем-то грандиозным. Этот взгляд не соответствовал словам, которые она произносила.

Это была реальная Одри.

И то, чего он действительно хотел. Не осознавая до сегодняшнего вечера, что он хотел именно этого.

И то, чего он не мог иметь.

Сегодня он увидел в Одри нечто большее, чем просто сексуальность, или ум, или недоступность. Что-то гораздо более фундаментальное.

Душу Одри, которая общалась с его душой.

Он знал, что расставание завтра – на самом деле уже сегодня – причинит ей боль. Но короткая боль ведь лучше, чем мучения на всю жизнь?

Но Оливер был слабым и эгоистичным и поэтому хотел стать для нее мужчиной, по которому бы она оценивала всех остальных. Он хотел занять место в ее сердце, к которому ничто и никто не мог бы прикоснуться. Ни будущий мужчина, ни будущие ощущения. Он хотел, чтобы воспоминания о нем вызывали у нее улыбку и нежную боль, как и те горько-сладкие воспоминания, которые будут поддерживать его всю проклятую жизнь.

Потому что, если он не в состоянии удержать Одри в своей жизни, он, черт возьми, сделает все, чтобы навсегда остаться в ее памяти. Преследуя ее как какой-то грустный отчаявшийся призрак.

Одри пробормотала что-то и пошевелилась во сне, коснулась пальцами своих губ, словно вспоминая его поцелуй. Слегка нахмурилась.

Но Оливер не был мазохистом. Он проведет эти последние часы с Одри, сделает их особенными для них обоих и будет жить этими воспоминаниями всегда.

– Просыпайся, красавица.

Ресницы Одри распахнулись, и ей понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, где она находится. И увидела нечто похожее на завернувшийся гигантский язык, увенчанный золотым насекомым, сидящим на самом верху.

– Что, стрекоза сбежала? – На самом деле две. Другая сидела на таком же блюде на другом конце стола.

– Финальное блюдо, – пробормотал Оливер откуда-то сзади.

Она с трудом приняла вертикальное положение, оправила юбку:

– Я думала, все ушли? – Она молилась, чтобы это было правдой, и в кухне вчера действительно никого не было, пока они выполняли на кресле все позиции Камасутры.

– Похоже, кто-то не хотел, чтобы мы умерли с голоду. Я нашел это в кухне с запиской «Съешь меня».

Она спустила ноги с дивана и несколько раз моргнула, чтобы полностью прийти в себя.

– Который час?

– Полшестого.

Утра? Они бездарно проспали драгоценные часы. Она повернулась, чтобы взглянуть на Оливера – тот стоял на коленях за диваном, положив подбородок на изящную спинку. И, похоже, провел в таком положении уже какое-то время.

– Что ты делал?

– Просто наблюдал, как ты спишь.

Одри нахмурилась и потерла заспанные глаза, представляя свое лицо без макияжа, который, должно быть, давно стерся. Она уронила руки.

– Маньяк.

Его мягкий смех ласкал ее в местах, в которых она никогда не чувствовала смех прежде.

– Конечно, не все время. Я сделал несколько звонков, немного прибрал в кухне…

Наверное, там он и нашел мороженое…

– И организовал нам завтрак.

Он звонил кому-то? Занимался бизнесом, в то время как она лежала в коме, вызванной сексом.

– Разве тебе не нужно спать?

– У меня для этого весь год впереди.

Восторг смешался в ее груди с разочарованием.

Она думала, что вчерашний вечер что-то изменит. Он ничего ей не обещал. Они оба знали, что все это было уникальным предложением, действовавшим ограниченное время. И накануне она просто закрыла глаза и позволила себе быть такой, какой хотела.

А вчера вечером она хотела быть именно такой женщиной – под стать такому мужчине, как Оливер, – которая уйдет утром с высоко поднятой головой.

Независимо от того, что будет чувствовать.

И поэтому Одри сделала то, что всегда работало для нее в моменты кризиса – особенно в пять тридцать утра.

Она старалась игнорировать эти мысли.

Она выбрала один из золотых темных язычков.

– Что это?

– Шоколадно-карамельное мороженое.

Это должно было быть гораздо больше, чем просто мороженое.

– Почему там сверху стрекоза…

– Это золотой лист. Фирменное блюдо «Цинтина».

Она с восхищением посмотрела на красивую стрекозу, искусно выполненную из настоящего золота. Неудивительно, что шеф-повар ни за что не хотел, чтобы они пропустили это.