Правитель страны Даурия - Богдан Сушинский

– Ну, если даже газета!.. У немцев с этим строго. Дошел, значит, пострел!

– Теперь это факт.

Главком победно улыбнулся и воинственно расправил плечи, как бы говоря всем, в квантунском штабе сидящим и низведшим его до положения обленившегося тыловика: «Я вам еще покажу, на что способны казаки-семёновцы, в соболях-алмазах!».

– Признаюсь, что, приказывая Курбатову достичь Берлина, самой рейхсканцелярии, я мало верил в такую возможность! А он, видишь ли!.. Похвально, ценю. Уважил атамана.

– Это же Курбатов! – Дратов тоже попробовал распрямить спину, однако у него это не получилось. Его плечи были столь костлявы и узки, что мундир обвисал на них, как на огородном чучеле. – Он же, прошу великодушия, не просто офицер, он же – настоящий архангел войны!

– Эко: «архангел войны». Мудрено, да точно сказано.

Они спустились на первый этаж Там размещался номер, отведенный Семёнову под кабинет, в котором он обычно принимал гостей и своих офицеров.

– Сколько же их добралось до Берлина?

– Курбатов и фон Тирбах, племянник генерала фон Тирбаха.

– Да помню-помню, чей он племянник.

– Выходит, из одиннадцати ушедших уцелеть сумели только эти двое.

– Как и следовало ожидать, – скорбно кивнул командующий. – Но очень неплохо, что вместе с князем дошел-таки как раз барон-германец. Легче будет входить в начальственные кабинеты. А все остальные, значит, в землицу полегли?

– Не все. Кое-кто остался, чтобы продолжать борьбу в России. Один на Волге, один, кажется, подался на Дон. Иных подробностей пока не знаю, следует уточнять.

– Уточняйте! О рейде маньчжурских стрелков мы должны знать все!

– Кстати, ссылаясь на сведения японцев, Родзаевский утверждает: эти двое прихватили с собой и какого-то германского офицера, которого, вроде бы, освободили то ли из лагеря военнопленных, то ли просто из-под ареста, когда того везли на допрос.

– Как взяли – это уже не суть важно. Но пройти всю российскую Евразию по тылам красных и заявиться в Берлин с германским офицером, вырванным из русского плена, однако… Какова визитка, Дратов?! Что бы ты ни думал о ротмистре и его людях.

– Самого высокого мнения, господин атаман, самого высокого.

– И все же ты не понимаешь, полковник, – не желал слышать его заверения генерал. – Так авантюрно пересечь тылы сталинских костоправов – не каждому дано!

– Но возвращаться из рейха Курбатов уже не захочет. Потому так или иначе, а мы, прошу прощения, диверсанта своего уже потеряли.

– Ну, и рассуждения у тебя всё-таки… – поморщился Семёнов, хрустя малосольными огурцами, заготовленными для него осевшей под Харбином семьёй отставного штабс-капитана Хрулева. – Мы не потеряли этого фронтового проходимца, мы его наконец-то обрели. Как идеал, образец воина-семёновца. Кто знает, когда-нибудь ото всей нашей задумки останутся лишь туманные воспоминания, а всё бело-маньчжурское движение войдет в историю Второй мировой войны благодаря в основном этому походу князя через полмира.

– Все может быть. Однако не хотелось бы, чтобы только этим. Мы с вами, господин генерал, заслуживаем большего.

– Могли бы заслужить, адъютант, заметь, – вновь взялся за графин Семёнов. – Если бы императ-япошки не перетрусили и позволили это нам.

Дратов не ответил. Когда речь заходила о квантунцах, он предпочитал помалкивать, считая, что отношения казачьих генералов со своими покровителями – не его ума дело. Атаман тоже не спешил продолжать разговор. Осчастливив себя еще одной рюмкой, он несколько минут молча закусывал.

– В каком чине Курбатов должен был прибыть в Германию, не помните, Дратов?

– Уже полковником, – вздохнул адъютант. Он всегда томился, узнавая, что кому-то посчастливилось дослужиться до того чина, в котором он столь долго пребывает, не имея почти никаких шансов на генеральские лампасы. – По вашему личному приказу повышен.

– Ну и что? – проворчал генерал. – По моему. Незаслуженно, считаешь, погоны эти ему как лучшему диверсанту достались, в соболях-алмазах?

– Я такого, прошу великодушия, не говорил. Курбатов их как раз достоин. Отчаянной храбрости офицер – наш князь. Чего не могу сказать о некоторых иных, нацелившихся в генералы. Сами, извините, знаете, о ком речь веду.

– Не нуди, Дратов, – грубо урезонил его командующий, прекрасно соображая, что имелся в виду, прежде всего, полковник Родзаевский, которого адъютант откровенно недолюбливал.

– Да я-то что? Я, прошу прощения, всего лишь высказываю свое мнение, – повинился тот.

– Интересно, как он там перед Скорцени предстанет, наш князь? – ушел от этого бесплодного разговора генерал-атаман. – Примет ли его первый диверсант рейха? Воспримет ли?

– Воспримет, куда денется. Ведь прошел же, факт. Да и Фон Тирбах подтвердит. Вся японская контрразведка и японское посольство – в свидетелях. Вот только затылки нам теперь следует чесать по другому поводу.

Семёнов вопросительно и с настороженностью взглянул на полковника.

– Именно это и имею в виду, господин командующий. Что всем нам, точнее, командному составу армии, пора направить стопы свои в том же, берлинском, направлении. Только маршрут избрать покороче и понадежнее. Похоже, делать на этой маньчжурской помойке, где мы уже никому не нужны, извините, нам больше нечего.

– Я потому и послал Курбатова в центр Европы, что хочу напомнить об атамане Семёнове и его войске, в соболях-алмазах!

Русский ресторанчик «Белый орел», принадлежавший потомку князей Куракиных, считался в Тайларе офицерским. Сейчас он томился своим обычным дневным бездельем. Два небольших зала его были обрамлены плотно зашторенными кабинками, куда без стука и разрешения официант не входил, и где всласть можно было наслаждаться нежностью состоявших при отеле юных китаянок, самой «престарелой» из которых едва перевалило за девятнадцать.

Однако сегодня генералам Семёнову и Бакшееву было не до «азиатской эротики», как именовали недорогие, но все еще вполне романтические кабинные попойки порядком обнищавшие казаки. Пропустив по рюмке и в сумрачном молчании закусив бифштексом с кровью, они решили, что разговор, начатый вчера по дороге до Тайлара, следует продолжить. Но уже более спокойно и основательно.

– Согласен, энерал-казак, – прервал тишину главнокомандующий. – Забрасываемся в тылы красных, создаем партизанские базы в Даурии, постепенно захватываем плацдарм… Но хотелось бы знать, как мыслите себе начало всей этой операции? Какой акцией следует всколыхнуть поостывших под красными репрессиями забайкальских казачков? Кто будет новоявленнвым атаманом повстанческих отрядов?

– И символическое возвращение в Даурию, и личность атамана должны быть эффектными, – пробасил Бакшеев.

Он понимал, что это пока еще не долгожданное согласие Семёнова, за которым последует приказ о переходе границы, а всего лишь предположение, своеобразный «штабной покер». Тем не менее оживился: вот уже месяца два, как атаман почему-то и слышать не желал ни о каком конфликте с красными. По этому поводу среди офицеров вверенного Бакшееву Захинганского казачьего кавалерийского корпуса уже гуляли самые мрачные предположения, в принципе сводившиеся к одному: «Похоже, отвоевался наш генерал-атаман. Не до России ему, окончательно объяпошился!».