Нежеланная. Книга вторая. Панна и Смерть - Маша Моран

Наконец, единственным, что он слышал, стал шум ветра в ушах. В звуке этом чудился голос Мельцы. Она звала его, умоляла. Скорее!

Воздух переменился, став соленым, словно слезы, влажным. Лютовид будто захлебывался им. Земля под копытами Ветра превратилась в камень, камень же стал черным песком. Осколки ракушек и песчинки, взмывающие в воздух, светились на солнце. Но плотный густой туман поспешил скрыть небо. Он быстро наползал на берег, словно стремясь скрыть сгорбившиеся фигуры. Наверное, чьи-то слуги. Они бродили у самой кромки моря, что-то собирая. Рядом стояли небольшие туеса32.

Лютовид спешил, обгоняя ветер, но все же заметил удивленные взгляды. Море возбужденно шепталось с туманом о своих тайнах, люди остались позади, а воздух еще пуще наполнился влагой и солью. Скалистые холмы почти не изменили своего обличия. Лютовид обогнул знакомые с детства пещеры и оказался на узкой дорожке. Тайная тропа, незаметная тому, кто не знал о ней, убегала вверх, маня за собой. Лютовид послал Ветра легким галопом, а потом и вовсе заставил перейти на шаг. Путь наверх был долгим и опасным. В конце концов атаман спрыгнул на землю и, сжав в руке поводья, двинулся вперед. Ноги скользили на влажной траве, под подошвой хрустел песок, но дышалось легко. Вновь показалось солнце, высветив брошенный особняк на вершине. Дом, как одинокий кметь, выживший в кровавой сече, гордо и непоколебимо взирал на все княжество. Вокруг него клубилась искрящаяся голубая дымка. Защитная ворожба отца… Надо же! До сих пор сохранилась… Заклятие не пускало чужаков. Приблизиться к дому и тем более войти внутрь могли лишь те, кто связан с хозяевами кровными али сердечными узами. Наверное, именно поэтому особняк до сих пор был цел. Лютовид провел ладонью по шершавой влажной стене. Бархатистый мох щекотал кожу. Витраж окон покрылся пылью и паутиной, крыльцо покосилось, ступени прогнили. Осторожно он поднялся и коснулся двери. Голубая краска была цела, не облупилась, не поблекла.

Лютовид отворил дверь и окунулся в прохладное нутро. Он не был здесь с пяти лет. Тогда отец посадил его на коня позади себя и отвез на Бруюнхейн. С тех пор мысль о возвращении домой несла лишь боль. Стоило признаться себе: он боялся вновь оказаться здесь. Страшился тех воспоминаний, что обязательно нахлынут, лишь только переступит порог. С опаской Лютовид поднимался на крыльцо, с опаской входил в сени. Он уже приготовился к ужасу, что обязательно нахлынет удушающей волной, но… Но ничего не произошло. Едва слышно поскрипывали половицы под ногами, за окнами шумело море. Ни страха, ни ужаса, ни боли. Лишь только грусть… У него ведь могла быть совершенно другая жизнь. Такая, как у обычных детей. С матерью и отцом. Но тогда он не отправился бы в Пеплицы, не встретил бы там Мельцу…

Лютовид прошел в Балью33 комнату. Как и много лет назад, здесь стоял стол, а стены были покрыты фресками. Одну из них мать заколдовала. Фреска могла показать все, что происходит с ней, отцом или самим Лютовидом. Когда был здесь последний раз, еще мальчишкой, то видел мать в плену у ведьм преданного ею ковена. Теперь же там буйствовал черный единорог. С ним сражался атаман, в чертах которого Лютовид легко узнал отца. За колючими зарослями терна белел алтарь. На нем лежала мать… Он помнил это место. Совсем недавно видел каменный жертвенник, скалы и страшную арку. Всю свою жизнь он бился с ведьмами. Охотился на них, пытал, убивал. И всю жизнь он сомневался в правильности того, что делал. Но сейчас, будучи свидетелем смерти обоих родителей, он наконец отбросил сомнения. Ни одна ведьма, которую он повстречает, не уйдет живой. Начнет же он с Черупки, которая погубила его мать, из-за которой потерял Мельцу.

При мысли о ней почудился аромат вишен. Лютовид не сразу понял, что это не его фантазии. В Бальей комнате действительно пахло вишнями, а на пыльном полу темнели недавние следы. Его дом не был таким уж необитаемым. По пути сюда Браггарт, жалкий сплетник, сам того не ведая, поведал Лютовиду о судьбе отчего дома. Из слов старостиного сына выходило, что местные боятся даже смотреть в сторону особняка. Окромя призраков и насекомых, никого здесь и не бывало. Но кто тогда оказался столь смел или глуп, что вторгся в ворожейные владения? Кому удалось преодолеть мощное заклинание отца? Лютовид отвернулся от фресок. Он выяснит.

* * *

Ольшана вошла в просторную горницу, где слышались шумные препирания тетушки с невидимой гостьей. Несколько минут назад запыхавшаяся служанка доложила, что пани желает видеть племянницу, и Ольшана уже с ужасом ожидала расправы за свой проступок. Однако же в покои она ступила, сохраняя спокойствие и отстраненность. Она знала, что в Черен Пяске ее прозвали Хладной панной. И именно такой сейчас собиралась оставаться.

Но страхи оказались напрасны. Тетушка хоть и бушевала, но не по ее душу.

В залитой холодным осенним светом комнате, царил жуткий беспорядок. Отрезы материй, ленты, нижние сорочки и юбки, ножницы, нитки и иголки занимали каждый аршин34. В центре всего этого хаоса царила тетушка. С недовольным видом она брала в руки один образец ткани, щупала его и, раздраженно отбросив, тянулась за другим. Местная портниха, почтенная пани Василка, подхватывала полотно и бережно откладывала в сторону. Но Ольшана знала – тетя уже вовсю разошлась и так просто ее не унять. Заметив племянницу, она резко обернулась, да так, что порыв воздуха достиг даже Ольшаны. Подхватив длинный шлейф не по домашнему нарядного платья, пани Угла переступила через разбросанные свертки и возмущенно всплеснула руками.

– Ты только посмотри! Только посмотри, дорогая! Ни одного подходящего образца. Какая-то ветошь допотопная. Как из этого пошить приличные платья? Вот скажи мне, как?!

– И ничего не ветошь! – Оскорбленная Василка указала на бледно-желтый сверток с аляповатым цветочным узором. – Вот красота какая!

– Да где? Где красота?! Это же безобразие какое-то. Для хутора разве что пойдет! Нищей девке нарядиться да идти свиней кормить! А у меня сокровище такое! – Она схватила Ольшану за руку и потащила за собой. – Думаешь, я прелесть свою в подобные тряпки закутаю? Или что же, решила мою царевну замарашкой выставить?! А для Ёфунд, небось, ткани получше приберегла? А ну признавайся!

– Да что же вы..? Да как же можно..? – Василка пошла красными пятнами, запыхтела. Причем непонятно, то ли от возмущения, то ли слова пани в цель попали.

– А то, хитрая ты бестия, что ведомо мне и о тканях новых, и о том, что Ёфунд тебе монет серебряных приплатила за одну услугу… Так вот знай, – цепкие пальцы Углы впились в пухлую ручку портнихи, – вздумаешь и дальше козни такие творить, я тебя отсюда мигом изживу! Понятно?

Василка сделалась бледной, как мел, упитанное тельце затряслось, подбородок задрожал.

– Черт! Черт попутал, пани! Исправлюсь, Созидатель – словам моим свидетель. Исправлюсь.