Зодчий из преисподней - Светлана Горбань

Это был высокий худощавый мужчина, немолодой, далеко за сорок. Начинающие седеть длинные черные волосы были схвачены резинкой в жиденький хвостик, и весь облик поэта свидетельствовал о духовном родстве с богемой, о которой в Барвинковцах и не слыхивали.

Ютился Эдик-Семеныч Семенов-Путяев в однокомнатной квартире как раз под жилищем следователя Кинчева. Жил поэт-сантехник с престарелой матушкой, ибо супруга его, женщина весьма прозаических взглядов, мужниных приливов вдохновения не понимала и не ценила, а потому давно уже с ним развелась. Эдик был человек совестливый и чувствовал ответственность за судьбу и образование сына, в связи с чем трудился на двух работах одновременно и от шабашек, естественно, никогда не отказывался. Следователю, кстати, тоже канализацию два раза прочищал и недавно смеситель заменил.

Поэтому, желая поговорить об убийстве Алины Зацепы, Кинчев уселся с соседом неофициально на его, соседа, кухне, пригубил соседскую водку и почти по-дружески осведомился сначала о творчестве.

— И-э-эх! — Семеныч ловко опрокинул в рот стопочку. — Творчество! Какое теперь творчество? Кризис у меня сейчас. Вот когда сторожем в ПТУ работал, то — да. Обойду здание, запру двери, музыку включу — стихи рекой текут, ливнем льются. А сейчас — знай, гаечным ключом стучу…

— Среда заела? — высказал предположение хитрый следователь.

— Она самая! Среда! Поэт должен быть свободен. От всех и ото всего. От людей, от времени. Тогда — да! Чтоб — тишина, и чтоб можно было выглянуть в окно и удивиться: «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?» А в гуще жизни — это не поэзия, а так — виршеплетство. Омраченность сиюминутностью. Да, — он налил себе еще и долил Кинчеву.

— За любимцев богов! — чокнулся с ним следователь.

— И за нелюбимцев — тоже, — широко распахнул рот для второй порции поэт, — за них — в первую очередь.

Закусывая жареной хрустящей картошкой с котлетой и домашними солеными огурцами, Кинчев перешел к делу:

— Талантливый архитектор построил эту виллу, где теперь Ярыжские поселились.

— Не то слово! Гений! Такая точность, выверенность во всем — и полет фантазии! Такое сочетание — это редкость. Почти недостижимая.

— Много и тебе там поработать пришлось? — они были давно на «ты», иного обращения с приятелями и соседями Путяев не признавал.

— Да не то, чтоб много… Там, правда, сантехники больше, чем в иной школе. Да, — Семеныч начал загибать пальцы, не выпуская из одной руки вилку, а из другой — кусок ноздреватого бородинского хлеба. — Шесть ванных с туалетами и раковинами, еще душ с туалетом у хозяина в кабинете, в кухне — три мойки, отопление… В сторожке и в гараже — санузлы с раковинами тоже. Весной собираемся и для поливки газонов трубы провести. Что-то о бассейнах и прудах говорили… Техника все дорогая, импортная. Так что не только много работы, а сама она, работа, почти ювелирная, кропотливая. Этот Буруковский, киевский дизайнер, все время над душой стоял, настроение портил, переделывать заставлял. Чертежи я, видите ли, не понимаю, на миллиметр выше унитаз установил. Форма нарушится, единство стиля пропадет! В том туалете, что возле хозяйского кабинета, он сам бачок устанавливал. Самозабвенный мужик!

— Кто?

— Да Буруковский же этот. Молодой еще, но сразу видно: прирожденный архитектор. Вот даже по выражению глаз видно, когда он на… да хоть и на кирпич какой смотрит. Таких редко встретишь, у него нет вопросов, на все — одни ответы.

— Насколько я знаю, он сюда приезжает редко, время от времени.

— Когда отопление и сантехнику монтировали — не отходил. И потом каждую кафелиночку проверял. Даже стучал по ним.

— Зачем?

— Чтобы все точно — до миллиметра.

— А Зацепы уже тогда в доме Ярыжских работали?

— Да, мыть им много приходилось. Особенно старухе доставалось.

— Почему — особенно?

— Да ведь бабке давно не пятьдесят уже! А Алинка — не самая старательная девица… была.

— Вы с ней близко знакомы… были?

— Еще бы! Одноклассница моего сына. Вот ведь судьба! Он из армии к лету вернется, а она…

— Они дружили?

— С Алинкой? Нет. Мой с парнями больше знался. Технику любит.

— А она что за человек была?

— Что за человек? Девчонка. Вертихвостка. Они все сейчас такие. Мать укатила в Португалию и думать о ней забыла. В институт, как и мой, не попала.

— В какой?

— Вроде в кооперативный она поступала. Тоже мне, придумала, туда без блата и толстенького кошелечка и соваться нечего.

— А твой сын куда поступал?

— Мой-то — в строительный. Два балла недобрал. Неглупый он пацан. После армии снова собирается, на заочный.

— Алину Зацепу ты когда в последний раз видел? — Кинчев постепенно превращался из милого собеседника в дотошного следователя.

— За три дня до того… до убийства. Унитаз у них на вилле вроде барахлил. Ну, я смотрел, а она рядом крутилась. Комментировала.

— Правда барахлил?

— Не знаю. Я проверил при хозяйке и при Наде несколько раз — все о'кей. Им там померещилось что-то. Вроде, кто-то в кабинет к нему лазит. И пользуется, значит. Ярыжский это конечно нехило выдумал: рядом с кабинетом — индивидуальный туалет. И с душем. В пяти метрах их спальня с женой, там тоже ванна и туалет. Он, конечно, человек не бедный, вот и устраивает себе министерский быт.

— Ярыжский дома был?

— Когда проверяли? Нет. Его по большей части дома не бывает. Приехал — уехал. Деньги кует, не ленится.

— Что они за люди, эти Ярыжские?

— Перфекционисты! — Эдик начал получать удовольствие от этого разговора и от еды.

— А точнее?

— Все — только самое лучшее! И вещи, и люди.

— Люди? Кто, например?

— Надя Карповна. Это ж прирожденный руководитель! И секретарь — в одном лице. Ей министерство смело можно доверить. Или тот же Буруковский, ох и фрукт! И не только они… Да на всю округу одна непьющая бригада строителей, и ту они нашли. И работают, стараются. Это ж во всем городе, а, может, и во всей области ни у кого такого паркета нет! И вряд ли будет…

— Я бы не сказал, что у Ольги Владимировны самая лучшая машина…

Семеныч пожевал, подумал.

— Ну, это, конечно, так… Но и тут, если поразмыслить хорошенько, есть своя логика. Про Ярыжского ходят слухи, что он в депутаты метит. Что ж, человек заметный, шикарная машина ему для представительских целей нужна. А жена вроде как в демократию играет. Финансирует разные общественные организации от имени супруга. Краеведческую литературу издавать собирается… Да она и в «Ланосе» — заметная дама. Не машина красит человека, значит, а человек — машину.

Он задумался, глядя на непорожнюю еще бутылку.