Правосудие королей - Ричард Суон

Наконец я увидела торхаус ворот Сегамунда. Он состоял из двух крепких каменных башен, стоявших в стороне от Гейл. Сами ворота находились промеж них; они были большими и закрывались двумя решетками из переплетенных железных прутьев – ржавых, старых и покрытых склизкой влагой. Ворота стояли открытыми и, похоже, не закрывались уже много лет. На стене я увидела стражников; некоторые расхаживали по ней, а другие толпились вокруг жаровен, в которых плясало рыжее пламя.

Я подошла к воротам и сказала, что хочу видеть Матаса. Один из стражников повел меня по ступеням на стену. Там, высоко над домами и складами, ветер свободно пел и гулял меж зубцов, и я задрожала от холода.

– Хелена? – позвал меня знакомый голос. Я обернулась и увидела у жаровни Матаса. Он был почти целиком закутан в большой, отороченный мехом плащ.

– Матас! – радостно воскликнула я. Я услышала, как его товарищи стали негромко подтрунивать над ним. А его сердитые взгляды, похоже, только раззадоривали их.

– Нема, ты, наверное, замерзла, – сказал Матас, снимая плащ. Я не стала возражать, когда он закутал меня в него. От плаща пахло гарью, но я слишком замерзла, чтобы обращать на это внимание. За нашими спинами стражники продолжали отпускать шуточки. – Пойдем, – сказал Матас, закатив глаза. Он кивком указал на башню. – Там внутри тепло. Нас не потревожат.

Я смущенно пошла за ним. По всем правилам приличия, которые только можно было вспомнить, мы вели себя беспечно и непристойно. К счастью, нас видели только стражники, которым было совершенно плевать на пристойности.

В башне было заметно теплее. Она была квадратной, четыре этажа в высоту, и каждый этаж был разбит на несколько комнатушек с дешевыми стенами из обмазанного штукатуркой дерева. Первая комната, в которую мы вошли, была простой, в ней стояли лишь столы на козлах, и на стене висел большой деревянный щит с гербом Долины.

– У тебя все хорошо? – спросил Матас, снимая шлем и кольчужный капюшон. Несколько секунд он взъерошивал себе волосы, смутившись от того, что броня прижала их к голове. Казалось, будто они нарисованы на его скальпе.

Я потеребила плащ.

– Я рада снова тебя видеть, – сказала я.

Он прокашлялся.

– А я – тебя.

Я улыбнулась. Мое сердце билось часто и сильно.

– Я поругалась с сэром Конрадом, – сказала я. Мне почему-то казалось неправильным рассказывать об этом кому-либо.

– Что? Нема, ты ведь не в бегах? – Матас так внезапно и комично погрустнел, что я рассмеялась.

– Нет! – сказала я.

– Тогда что случилось? – спросил он, растерянно улыбаясь.

Я все ему рассказала. Когда я дошла до нашей с Вонвальтом гневной перепалки, то снова распереживалась. Матас же озабоченно смотрел на меня, и, как я ни старалась сдержаться, это окончательно довело меня до слез.

– Ну же, – сказал он, положив руку мне на плечо. Несмотря на слезы, я затрепетала от его прикосновения. – Не нужно плакать. Вы всего лишь повздорили. Я все время ругаюсь с сержантами. – Он пожал плечами. – Правосудие, кажется, порядочный человек. Он не станет держать зла.

– Ты не понимаешь, – сказала я, когда взяла себя в руки. – Я не хочу быть секретарем. Во мне все кипит из-за этого. Сэр Конрад столько мне дал, я всем ему обязана, но… Боюсь, что я не та, какой он хочет меня видеть. Он самый умный и мудрый из всех, кого я знаю. А я – никто, всего лишь помойная крыса с улиц Мулдау. Когда он взял меня к себе, я почти не умела читать. А теперь разговариваю на трех языках. Я ношу дорогую одежду. Люди высочайших чинов и званий начинают бояться меня, когда узнают, что я служу Короне. Я просто… Мне кажется, что я сама не знаю, кем стала. Я превратилась в совершенно другого человека, и меня это пугает.

Матас не знал, что сказать. Конечно, разве кто-нибудь, кроме самого Вонвальта, мог мне что-то на это ответить? Я не хотела изливать Матасу душу, но не смогла сдержаться и обнажила все свои чувства. Брессинджер не желал выслушивать мои переживания. Он уже считал меня неблагодарной. Других друзей у меня не было, поскольку мы проходили через каждый город и деревню как еда через желудок – то есть не задерживались надолго. Матас был первым встретившимся мне человеком, который оказался готов меня выслушать, как бы глупо я при этом ни выглядела.

А затем он меня поцеловал.

Я этого не ожидала. Меня никогда раньше не целовали. Жизнь в Мулдау была тяжелой, и романтические мысли даже не приходили мне в голову. А потом я прожила два года с Вонвальтом и Брессинджером и все время проводила в путешествиях, училась или помогала вершить правосудие Императора. На остальное у меня просто не было ни времени, ни возможности.

Я поцеловала его в ответ, точнее, попыталась поцеловать. Я плохо себе представляла, как это делается. И Матас, думаю, тоже. Но, каким бы неуклюжим ни был поцелуй, он вскружил мне голову. Мне казалось, что меня сейчас охватит пламя.

Мы отстранились. Я порадовалась, что мое лицо было румяным с холода, иначе от смущения его бы залила краска. Матас начал смеяться, и я тоже засмеялась. Думаю, мы бы поцеловались снова, если бы донесшиеся со стены голоса не напомнили нам, что кто-нибудь может войти и увидеть нас.

– Я никогда раньше не целовалась, – сказала я.

– Я тоже, – признался Матас. – И я никогда не думал, что первая девушка, которую я поцелую, будет столь красива.

Я не смогла сдержаться и улыбнулась. Казалось, будто кто-то извлек экстракт чистейшей радости, и я его проглотила.

Но, как бы мне ни хотелось насладиться этим моментом и забыться в нем, я уже ощущала смутное чувство тревоги, которое все возрастало. Оно мучило меня, как заноза, застрявшая под кожей. Что же я делала? Я не могла просто так уйти от Вонвальта. Неужели я правда решила, что больше никогда его не увижу? Что несколько недель буду избегать его и Брессинджера, пока они не завершат свои дела, а дальше просто останусь жить в Долине? По меньшей мере я должна была поговорить с ним о том, что я чувствовала, – причем честно. Теперь, когда я остыла и у меня появилось время подумать, я начала жалеть о своих неосторожных словах и о том, что сбежала.

Видимо, мое беспокойство было хорошо заметно, потому что Матас спросил:

– Что-то не так? – Он внезапно поник. – Ты не рада?

– Я счастлива, – сказала я. – Правда. – Я вздохнула и окинула взглядом пустую комнату. – Но я разрываюсь на части, Матас. Я не знаю, что мне делать. И мне стоит предупредить тебя, что я пришла не просто так… точнее, меня просили прийти. Сэр Конрад велел мне поговорить с тобой и расспросить о деле Бауэра. Я отказалась. Поэтому мы и поссорились. – Я обвела рукой комнату и безрадостно рассмеялась. – Однако я тем не менее пришла.

– А что сэр Конрад хочет от меня узнать? – встревожившись, спросил Матас. – Я ведь тут ни при чем!

– Нет, нет, – сказала я и, осмелев, положила руку ему на грудь. Его сюрко был холодным – кольчуга забирала все тепло. – Он хотел узнать о дочери Бауэра, которая ушла в монастырь. Он считает, что ты наверняка что-нибудь о ней да знаешь.