Негры во Флоренции - Ведрана Рудан

Скорее, нужно хотя бы сложить на поднос всю посуду от завтрака, покойный Антонио в любом отеле приносил мне завтрак в постель…

На спинке стула его светло-зеленый джемпер с кожаными заплатками на локтях, это я его выбирала, я уткнулась носом в мягкую шерсть и плакала, плакала, плакала, так, как плачут женщины в фильмах, когда умер их высокий, молодой, худощавый, светловолосый, голубоглазый любовник, так Лиз Тейлор плакала в фильме «Кошка на раскаленной крыше», только она уткнула нос в рубашку Пола Ньюмена. Я хотела позвонить его дочери и сказать по-немецки, что случилось. Говорит ли Сионетта по-немецки? Как перевезти покойника из Вены в Триест? На машине? На самолете? Я слышала, что это стоит тысячу евро, платят по весу, нормальный человек в железном гробу весит сто три килограмма. Тысяча евро?! Можно оплатить карточкой. Кто будет его сопровождать? Я буду его сопровождать! Я буду рядом с ним! А когда его сожгут или закопают, проглочу пятьдесят таблеток оксазепама…

У нашего соседа, господина Ивицы, есть черный кот, у него огромная красная рана на спине. Петар Крешимир и этот кот постоянно встречаются у мусорного контейнера. Я сказала господину Ивице:

— Прошу вас, отвезите кота к ветеринару, он заразит лишаем всех животных в нашем квартале. И вас заразит.

— У меня нет машины, — сказал господин Ивица, — у нас еще пять кошек, откуда мне взять столько денег на ветеринара? За стерилизацию четырех кошек я заплатил ему двести евро, за пятую он сделал скидку в пять евро.

— Я заплачу ветеринару, — сказала я.

— Знаете, — сказал господин Ивица, — я не могу принять такую услугу от женщины, которая работает в Италии. Если б я мог, я убил бы его лопатой, но я не моту. Я люблю кошек.

— Господин Ивица, — сказала я, — вот вам пять таблеток оксазепама, добавьте ему в еду, он спокойно умрет, а ваши кошки и мой кот останутся здоровыми.

Через несколько часов я понесла мусор в контейнер. Там сидел и смотрел на меня черный кот.

— Брысь, — сказала я, — брысь!

Черный кот продолжал смотреть на меня.

— Брысь, брысь! — Он попытался бежать, но, одурманенный, упал на бок.

Назавтра рано утром появился господин Ивица.

— Здравствуйте, — сказал он, — кот выспался и вернулся. У вас есть еще такие таблетки?

Я отдала ему последние десять, я их покупаю без рецепта, с аптекаршей Кикой мы вместе учились в гимназии. На следующий вечер позвонил господин Ивица:

— Кот выспался и вернулся, но вы не беспокойтесь, я нашел решение.

Господин Ивица дал черному коту большую, толстую таблетку, которые пьют эпилептики, он раздобыл ее у соседки, госпожи Анны. Опять мимо. Тогда он положил две толстые таблетки в распоротое брюхо свежей скумбрии и зашил зубной нитью. Но и этот ужин не стал для кота последним.

— Вы себе не представляете, он съел даже нитку.

Господин Ивица отправился на рынок и купил крысиный яд. Двадцать пакетиков. Кот съел семнадцать. Без результата. Господин Ивица не сдался, пошел в аптеку.

— Извините, — сказал он, — у моего кота лишай, но он никак не умирает, я вас очень прошу, дайте мне капсулу цианистого калия, я не обману вашего доверия, несчастное животное мучается…

Аптекарша ему сказала:

— Я не стану вызывать полицию только потому, что вы старый и больной человек.

— Я не больной. — сказал господин Ивица аптекарше, — я каждое утро делаю приседания, а пальцы у меня такие сильные, что я легко мог бы сломать ваши.

Черный кот с огромной кровавой раной на спине продолжал прогуливаться по нашей улице.

— Простите, потерпите, — сказал мне господин Ивица, — его кровавая голая кожа не выдержит снега и ледяного дождя. Я был с ним у ветеринара, у него не лишай, это ему собака содрала шкуру, я дал ветеринару сто пятьдесят кун, еще пятьдесят соседу, который нас возил.

— Я возмещу ваши расходы, — сказала я, — это моя вина, ветеринар вам был не нужен.

— Знаете, меня очень обидело недоверие этой аптекарши. Неужели она не видела, что я никогда не смог бы отравить цианистым калием человека, я бы убил его лопатой.

Директор отеля стучал в дверь нашего номера. Меня била дрожь. Может быть, это не директор, может быть, горничная? Не открывать? Скорее всего, все-таки директор. Я натянула махровый халат, принялась искать ключ, нигде нет, сообразила — дверь можно открыть и без ключа, повернула круглую дверную ручку… На меня сквозь мокрые стекла очков смотрел покойный Антонио. Я не прыгнула ему на шею, не обвила его шею руками, он гораздо ниже меня, я притянула его к себе, толстяка в толстой куртке, и поцеловала в лысую голову. Любовь моя, любовь моя, любовь моя… Он показал мне свежие итальянские газеты. Поэтому его и не было пятнадцать минут. А потом мы пошли под душ. В мутном зеркале отражалась я, высокая, полная, висит крупная грудь, Антонио казался снеговиком на тонких ножках. Он вытер меня, я его, мы завалились в постель. Я крепко обняла руками его толстую, белую, мягкую задницу, очень крепко, чтобы он опять не отправился за газетами, он подергивался между моими длинными ногами, глаза его были закрыты, поэтому я тоже закрыла глаза. Потом мы отлепились друг от друга, влажные, в венских отелях комнаты очень теплые. Я пошла в ванную, не под душ, а попить воды. Вспомнила, что в Вене воду из крана пить нельзя, вернулась в комнату, открыла холодильник, достала бутылочку минеральной. Антонио спал. Я легла рядом с ним, положила правую руку на его маленький съежившийся член и так осталась лежать. Если Антонио переедет фура с прицепом, фура с прицепом — это моя навязчивая идея, по итальянским дорогам ползут тысячи фур с прицепом, если его убьет инфаркт, ведь у него килограмм двадцать лишних, как мне тогда покончить с собой? Черного кота оксазепам не убил, он, видимо, не убьет и меня? Возможна ли жизнь без Антонио? Чем таким обладает Антонио, толстый торговец мебелью, без чего я не могу жить? Так я лежала и лежала, дыхания Антонио не было слышно, поэтому я приблизила нос к его рту, он дышал. Я вдохнула его дыхание, потом снова положила голову на подушку. Чем таким обладает Антонио, без чего я не могу жить? С ним я чувствую спокойствие, спокойствие, спокойствие. Он хлопает меня по заднице, когда мы с ним вместе в его квартире, держит руку у меня на колене, когда мы сидим в кофейне в Триесте. Спокойствие, спокойствие, спокойствие. И безумную тревогу при мысли, что на автостраде огромный грузовик с прицепом из своей правой полосы резко свернет на левую полосу, по которой едет Антонио, или что рак сожрет его толстое тело… Пока я смотрела через окно венского отеля на венский снег, а ладонь моя лежала на маленьком члене, я подумала, что, может быть, фура не свернет? И тогда я приподняла спящий член и коснулась языком мягких яичек. И заснула.

— Слушаешь, Перо, слышишь старую суку?

— Почему наша бабушка сука?

— Она хотела убить черного кота, она не любит нашего деда, трахается с толстым Антонио, думает о смерти, не радуется внукам, каждая бабушка мечтает о внуках, нормальные бабушки возят коляски, в которых сидят маленькие близняшки — познакомьтесь, дорогая, это мои Петар и Крешимир, — а она вместо всего этого трахается в Вене с толстыми подслеповатыми итальянцами.