Черный Янгар - Карина Демина

И сейчас излечит непонятную тоску привычным образом.

Вызвав слугу, Янгар приказал:

– Найди мне женщину. Не старше двадцати. Рост средний. Не толстая и не худая.

Кейсо, поливавший лепешку белым донниковым медом, отвлекся.

– Волосы длинные. Рыжие, – продолжал Янгар. – Если получится найти несколько, приводи всех. Сам выберу.

Когда за слугой закрылась дверь, Кейсо тихо произнес:

– Это тебе не поможет.

Девушка была одна. Светлокожая. Рыжеволосая. Но рыжина была иной, тусклой. И Янгар, зажав прядь волос меж пальцев, убедился – другие. Жесткие. И вьются.

И глаза серые. А лицо слишком округлое. Но отступать Янгхаар Каапо не привык и, присев рядом с девушкой, попросил:

– Прикоснись ко мне.

Он закрыл глаза. И когда холодные пальцы скользнули по щеке, едва не взвыл от огорчения.

– Не так!

Девушка отшатнулась.

– Прикоснись иначе…

Ладонь уперлась в груди, неловко погладила и отстранилась.

Не то.

– Иначе!

– Как, господин? – робко спросила она.

Он не знал. Иначе.

Так, чтобы внутри стало тепло. И лето вернулось.

– Уходи. – Янгар кинул девушке золотую монету. – И молчи, ясно?

Она тенью выскользнет за дверь, а Черный Янгар напьется дорогого невкусного вина.

Кровавой выдалась осень.

Багрянец проступил на кронах деревьев, и, вторя ему, окрасились алым ручьи и реки. Травы стали черны от засохшей крови, а вороны кричали, славя кормильцев.

Силен был Янгар, и бессчетно верных аккаев откликнулось на зов его. Но и Ерхо Ину не назвать было слабым. Сотни и сотни воинов носили цвета рода Ину. Крепко держали они что меч, что копье.

И сплелись две силы, друг друга пытаясь переломить.

Пылали поля Ину.

И редела конница Каапо под дождем из стрел. Воздух гудел. Дрожали стены крепостей, омывались камни кипящим маслом, наполнялись рвы телами. Падали. Поднимались, вновь и вновь меняя флаги. И города сдавались на милость победителя, но ни одна из сторон не знала о милости.

Лето умерло на остриях копий. Алый осенний плащ разодрали клинки. И земля, не выдержав боли, позвала дожди.

Кто-то заговорил о перемирии, но голос его не был услышан.

Не желал мира Янгхаар Каапо до тех пор, пока не будет исполнена клятва. Да и Ерхо Ину, пусть и потерявший многое, верил, что одолеет он Клинок Ветра.

А кёниг молчал.

Это поле ничем не отличалось от иных полей.

Разве что рожь убрать не успели. И зерно, утратив исконный золотой цвет, гнило на корню. Оно клонилось, касаясь длинною остью земли, источало запах прели, который, впрочем, не отпугнет тех, у кого разум голодом затуманен. В ближайших лесах прятались жители ближайшей деревеньки, гадая, когда же войско, избравшее поле для отдыха, двинется дальше. Тогда-то и выйдут из укрытия люди, будут драть влажные колосья, выковыривать пальцами гнилое зерно, которым уже проще отравиться, нежели насытиться.

И забудут о том, кому служили – не осталось у земли хозяев. А зима была близка.

Но не о них думал Янгхаар Каапо. И не об осенних дождях, размывших дороги. И не о скорой зиме, что уже послала первых вестников: расползались по небу черные облака, теснили крохотное слабое солнце, грозили и вовсе его затянуть. Недолго ждать осталось. Поутру воздух становился холоден, еще день-другой, и прорежутся в лужах ледяные нити, а крылья шатров украсит иней.

Шатер Янгхаара Каапо разбили на самой окраине. Роскошный, с шелковым драгоценным пологом и остовом из прочных буйволиных шкур, выделанных особым образом – не проберется сквозь них ни вода, ни холод. Над шатром поднималось копье, мокли волчьи хвосты, и черные стяги с белыми оскаленными головами ныне походили на тряпки.

Янгхаар сидел у огня и не мог согреться. Он склонился к самой печи, отодвинул бронзовую заслонку и протянул руки над углями, но тепла не ощущал. И запах дыма, который не поднимался вверх, как надлежало, но тянулся к земле, вплетаясь в шерстяные узоры дорогих ковров, не раздражал. Отблески пламени скользили по чешуе доспеха, и Янгар задумчиво касался холодных колец. У ног его, обутых в сафьяновые дорогие сапоги, лежал Олли Ину.

Он был жив, старший сын и наследник грозного Тридуба.

Пока жив.

И почти цел.

Он ерзал, пытаясь разорвать веревки, и закусывал губу, не желая, чтобы враг слышал стоны. И кровь уже не текла из раны на голове. Волосы вот слиплись, спеклись острыми иглами.

Странно, но Янгар не ощущал ни ненависти, ни удовлетворения. Он разглядывал пленника, пытаясь понять, что же делать с ним.

Убить?

Янгхаар ведь поклялся и убил двоих, но в честном бою. А вот чтобы так, раненого… Раньше он убивал раненых, как убивал и женщин, и стариков. Но теперь то прошлое казалось далеким, каким-то ненастоящим. И Янгар искренне пытался вытащить его наружу.

Или хотя бы заставить себя ненавидеть Ину.

Но как ненавидеть того, кто жалок?

Руки Олли скручены за спиной, вывернуты так, что и дышать-то больно. Ноги опутаны кожаными ремнями. И петля опоясывает шею. Каждое движение только туже затягивает ее. Наклонившись, Янгар сунул острие кинжала под петлю и перерезал.

– Я тебя не боюсь, – прохрипел Олли, облизывая распухшие губы.

– Хорошо. – Янгар наполнил кубок вином и поднес врагу: – Пей.

Олли отвернулся.

– Пей, дурак, пока я добрый, – сказал Янгар и, раскрыв упрямцу рот, влил вино. Олли пришлось глотать, чтобы не захлебнуться. Он пил, отфыркивался, и розовые струи текли по подбородку на шею.

А грязный… Надо приказать, чтобы вымыли. И одежду принесли, а то эта пропиталась потом и кровью. Смотреть противно. Попросить Кейсо, чтобы осмотрел ему голову. Олли, конечно, враг, но…

…слабого врага одолеть – мало чести.

Откуда взялись эти странные, несвойственные прежде мысли? Пожалуй, Янгар знал: из снов, из тех, которые солнечно-зеленые и наполнены покоем. Где он лежит на траве, позволяя кому-то очень близкому и родному – а у Янгара никогда не было никого близкого и родного – расчесывать косы. И сам же рассказывает истории о стране Кхемет…

Сны уходят.

Тоска остается, и нет от нее спасения.

Больше не чувствует Янгхаар Каапо радости от того, чем обладает.

Золото? Металл, не более. И драгоценные каменья холодны. Еда теряет вкус, и уже не важно, что подают – перепелов или вчерашнюю конину. Захмелеть и то не получается.