Трактир на Мясницкой - Евгений Сухов

Она встретила меня так, будто ждала целый год. Это мне понравилось. Спросила, буду ли я ужинать, на что я ответил, что сыт, не вдаваясь в подробности, с кем и где я ужинал.

– Тогда – чай? – спросила она и включила электрический чайник. И уселась напротив меня, подперев ладошками щеки и разглядывая мое лицо, будто видела впервые.

– Что смотришь? – спросил я. – Что-то не так?

– Нет, все в порядке, – она чуть повела плечиками и продолжала смотреть. – Нравишься…

А потом мы пили чай, и она болтала о всякой всячине.

– А где мама? – спросил я.

– В командировке, – ответила Ирина. – Ну, а как идет расследование загадочных убийств двух шеф-поваров посредством отравления их ядом рицин?

Она хитренько так посмотрела на меня, и я вспомнил, что позвала она меня для того, чтобы «кое-что» сказать.

– Да никак, – ответил я. – Тупик полнейший. Абсолютно ничего не ясно и, вообще, не за что зацепиться.

– А я кое-что узнала, – Ирина улыбнулась и уже загадочно посмотрела на меня.

– Говори, – как бы разрешил я.

– Разрешаешь? – спросила она.

– Ага, – ответил я.

– Боюсь, то, что я сейчас скажу, запутает тебя и твоего друга-следователя еще больше, – заметила девушка.

– Да говори уж, – поторопил я. – Скрывать важные улики или сведения, и тем самым препятствовать проведению следствия, непозволительно и противозаконно, – добавил я без улыбки.

– Этот Трофим Максимов был тот еще ходок, – сказала Ирина после недолгой паузы.

– Это известно, – произнес я, понимая, что это лишь прелюдия к информации, которую девушка собиралась мне сообщить.

– А тебе известно, кто был в любовницах повара-сластолюбца? – спросила она.

Я округлил глаза:

– Неужели сама Анна Семенович?

– Не-ет, – покачала головой Ирина.

– Вера Брежнева? – сморгнул я.

– Не-е-ет, – со смешком ответила Ирина.

– Анджелина Джоли?! – выпучил я глаза, как бы пребывая в безграничном удивлении.

– Нет, – отрезала Ирина. – Это Тамара Глебовна.

– Да ты что, быть этого не может! – вскричал я, подпрыгнув на стуле. А потом серьезно спросил: – А кто это?

– Супруга покойного шеф-повара Голубева… – четко произнесла Ирина.

Вот тут глаза у меня уже округлились натурально. Максимов имел супругу Голубева, который считал Трофима Ивановича, по меньшей мере, своим хорошим приятелем! Сла-авненько получается.

Ай, да Максимов. Ай, да чей-то сын. Настоящий мачо, коли к нему так липли женщины. Кроме собственной жены, конечно…

– Ну, что? – Ирина снова с хитрой улыбкой посмотрела на меня. – Как тебе моя информация?

– Супер, – ответил я. – Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Теперь, вообще, ни черта не понятно про эти отравления бедных шеф-поваров: кто, кого, а главное, зачем…

– Шерше ля фам, – произнесла Ирина расхожую фразу. – Тебе не кажется, что тут замешана женщина?

– Да уж, – пробурчал я. – Еще как кажется…

Что-то много, и правда, вокруг этого дела женщин. Аделаида Марковна, жена… нет, теперь вдова Максимова, которая была любовницей члена конкурсного жюри Дрего Мора и, похоже, ненавидела своего мужа… Наталья Михайловна Сергеева, сушеф ресторана «Трактир на Мясницкой», где служил шеф-поваром покойный Трофим Иванович Максимов, с которым у нее некогда была интимная связь и с которым она находилась, по ее словам, в дружеских отношениях… А теперь вот и Тамара Глебовна Голубева, как оказывается, еще одна любовница вездесущего жеребца (прости, господи) Трофима Максимова, уже не в прошлом, а в настоящем времени, которой вполне мог надоесть как собственный муженек, так и любовничек. И правда, черт ногу сломит, разбираясь в этих бабских намерениях, поведении и возможных мотивах убийства. Но то, что в убийствах обоих мужчин, Максимова и Голубева, замешана женщина или даже несколько женщин – это ясно как божий день. Да и способ убийства – отравление – указывал на женскую руку. Мужик – он действует иначе. Бьет битой по башке или, на худой конец, режет разбитой бутылкой лицо… Всаживает в живот тесак… Стреляет… А травить ядом…

Жалят насмерть, дорогие товарищи мужчины, только бабы. И вообще, все зло в мире, ну, или почти все, – тут я посмотрел на Ирину, вдруг наполнившись огромной и всеобъемлющей нежностью, – из-за них, женщин. Ни доверять, а тем более верить или полностью полагаться на них решительно нельзя. Но, с другой стороны, как обходиться без женщин? Этот вопрос пока остается открытым…

– А откуда у тебя такая информация, Ирина? – спросил я. – Про Тамару Голубеву?

– Я веду свое журналистское расследование, – ответила девушка. – И у меня свои секреты и источники, как у тебя и твоего друга Коробова. Но скрывать от тебя я ничего не намерена, ведь это ты взял меня на финал конкурса «Кулинар две тысячи тринадцать» после убийства Максимова, за что я тебе очень благодарна. Так вот, – она посмотрела на меня даже как-то снисходительно, – у женщин, даже таких молодых, как я, очень развита интуиция. Больше, чем у мужчин, даже таких умных, как ты, к примеру… И я сразу почувствовала, что интересоваться надо человеческими отношениями, бытовыми, а не профессиональными, поскольку с отравлением Голубева вопрос о том, что убийства обоих шеф-поваров связаны с конкурсом и с главным призом – рестораном «Добрыня» на Театральной площади, лично для меня отпал. И встал другой вопрос: а не месть ли это? Бабская, безжалостная…

– Это ты верно заметила, – встрял я в монолог Ирины, который я очень внимательно выслушал. Ведь послушать умную женщину, пусть и моложе тебя, и кое-чему у нее поучиться, когда она откровенна и говорит вещи, присущие женской природе, никогда не лишне. – Месть женщины – самая безжалостная и жестокая месть.

– Очень хорошо, что ты это понимаешь, – искоса глянула на меня Ирина, и в ее глазах блеснул огонек дикого зверя. И быстро потух… – Так вот, – продолжила она. – Я узнала, где живет, то есть жил, Голубев, и отправилась туда. Дом большой, многоквартирный, но у него всего один подъезд. И, конечно, весть об убийстве шеф-повара взбудоражила всех местных старушек. Они, как это обычно бывает, собираются на лавочках возле подъезда и обсуждают все, что случилось в их доме. Так было и здесь. Когда я присела на краешек скамеечки, имитируя, что в мою босоножку попал камешек и я его вытряхиваю, то услышала вот такую фразу: «Довела баба мужика-то». Конечно, речь шла о Голубеве, вернее, о его жене, поскольку вряд ли в их доме случилось более значимое событие, нежели убийство жильца. Я продолжала заниматься босоножкой, расстегивала и застегивала ремешок и всячески тянула время. И прозвучала вторая фраза, еще больше насторожившая меня: «Сначала от хахаля освободилась, а потом и от муженька». И третья: «Отравительница». Все встало на свои места. Я поняла, что речь идет и о самом Голубеве, «муженек», и о Максимове, «хахаль»…