Проклятие ульфхеднара - Елена Счастная

— Люди станут доверять тебе ещё больше, когда увидят высшую справедливость. Разве не это самое важное для правителя? А если за тобой будет народ, то всё остальное достигнется гораздо легче.

— Сразу видно, что ты и с Лейви знаешься: приноровилась словами мёд лить, — Хакон вдруг расхохотался, но скоро снова стал серьёзным. — И говоришь ты всё верно. Но я всего лишь человек. И я бываю мелочен. Бываю злопамятен. Одной любви народа, который и без того уважает меня достаточно, мне мало.

Асвейг тихо и глубоко вздохнула, готовясь слушать его дальше.

— За возможность сказать правду можешь требовать соразмерную цену.

Конунг остановился полубоком и нарочито сосредоточенно задумался.

— Думаю, плата окажется гораздо меньшей, чем ты думаешь, — он криво усмехнулся, но в глазах его залег холод. — Как только Ингольв и вы все будете оправданы перед людьми, ты придёшь, чтобы разделить со мной ложе. Всего-то. Наверное, ничем другим расплатиться со мной ты не сумеешь.

— Зачем, конунг? — Асвейг взглянула на него, и правда не понимая.

Неужто ему, правителю, наложницей которого не откажутся стать многие из женщин, приглянулась именно она? Тем более сейчас, не слишком чистая и причёсанная после долгой дороги. Да и раньше он знал её рабыней. Страха перед тем, чтобы провести с ним ночь, не было. Почему-то она знала, что он не станет мучить или унижать. Просто знала. И не могла разуметь, зачем ему понадобилась столь сомнительная плата за услугу.

Хакон запахнулся в плащ и уже повернулся уходить.

— Говорю же: я бываю злопамятен. Но за эту малость ты получишь многое. Ты получишь слово на тинге. Разве не так?

Больше ничего объяснять он не стал. Просто вышел, оставив Асвейг в замешательстве и смятении. Отступаться она, конечно, не надумает. И раз Хакону нужно, чтобы она пришла к нему, она придёт и сделает всё, что тот пожелает. Собственное тело после надругательства Эйнара теперь не являлось для неё большой ценностью. Главное, выбраться отсюда живыми и сохранить хотя бы обрывки доброго имени. Чтобы не ходить, уперев глаза в землю, и не сносить постоянные насмешки людей. Такая жизнь способна показаться хуже смерти. Она знала это, хранила воспоминания об этом в самых глубоких закоулках памяти.

Как только конунг скрылся за дверью, снова вошёл страж. Бесстрастно окинув Асвейг взглядом, он повёл её обратно в лагерь. Всю дорогу она раздумывала над разговором с Хаконом, пытаясь понять. И только по возвращении, натолкнувшись на яростный и вопросительный взгляд Ингольва, который так и сидел, привязанный к телеге, словно зверь, вдруг поняла. Конунг всё знал. О том, что его жена сбежала от него к викингу с брачного ложа. Но только напрасно Хакон надеялся, что, овладев Асвейг, уязвит его. Ему всё равно.

Она снова уселась рядом с Рагной, на лице которой читалось явственное мучение от всего, что происходило с ними. Кем бы она ни была, но выглядела сейчас обычным человеком, который устал быть связанным и ждать, удастся выжить или нет.

— Ну, как? Ты поговорила с конунгом? — без особой надежды спросила она.

— Поговорила, — буркнула Асвейг, глядя в сторону. — Он даст мне слово на завтрашнем суде. И я докажу всем, что Фьётра врёт.

Рыбачка пошевелилась, ничего более не говоря. И, неизвестно, почему на ночь их обеих отвели в одну из палаток. Связывать не стали, только оставили снаружи надзирателей. Первый раз за несчётное количество ночей удалось хоть немного выспаться, просто раскинувшись на тонкой лежанке. Это было очень кстати в преддверии не самого сложного, но всё тоже требующего изрядных сил ритуала. Утром их с Рагной подняли ещё до того, как полностью рассвело. Дали только умыться да поесть плохо сваренной каши перед тем как снова предстать пред очами конунга и его надменной жены. Вспомнив о Мёрд, Асвейг подумала даже, что та к старости, верно, станет точь-в-точь похожа на Сиглауг. Если доживёт до преклонных лет, пребывая в таком-то истощении.

Злые уже донельзя мужчины, тоже нынче освобождённые от пут, будто Фьётре внезапно всех их стало жаль, нагнали их, ещё не выйдя из лагеря. Скоро шум его стал тише за спиной, а гомон места сбора ещё не настиг. Ингольв, несмотря на возмущение тех, кто за ним приглядывал, пошёл рядом с Асвейг.

— Зачем тебя уводила Мёрд? — спросил резко, будто решил, что она задумала недоброе.

— Мне нужно было поговорить с ней. И с Хаконом, — Асвейг мгновенно разозлилась от его грубого тона.

— О чём тебе с ней разговаривать? — викинг нахмурился ещё сильнее. — После всего…

— Узнаешь.

Она не стала ничего растолковывать. Лучше, если он ни о чём пока не будет знать, иначе непременно начнёт отговаривать и предостерегать там, где это совсем не нужно. Скоро толпа снова окружила со всех сторон, вонзились десятки настороженных и любопытствующих взглядов. Но люди расступались, пропуская вперёд, предчувствуя, что решение судьбы Ингольва Радвальдссона и его спутников будет сегодня самым важным делом для конунга, которое не пустит вперёд себя никакую другую тяжбу. Однако всё же пришлось ждать тех, кто пришёл за советом или решением правителя раньше.

Фьётра нетерпеливо переступала с ноги на ногу, уже, похоже, чувствуя, что вчерашнее появление в лагере Мёрд ничем хорошим для неё не обернётся. Молчали её подручные и родичи убитого мужа. То и дело их колючие взгляды обращались к Асвейг, которая пыталась хранить спокойствие. Она щурилась на солнце, что сегодня светило так ярко и одаривало теплом всех вокруг, золотило плоские стены фьордов и уже начинающие желтеть верхушки деревьев. Она не сводила взгляда со спокойного и сосредоточенного лица Хакона, которого видела в просвете между людскими спинами. Лишь бы не передумал, лишь бы не решил посмеяться над ней и её чаяниями.

Ингольв всё выискивал в толпе кого-то. Верно, ждал, что в любой миг сюда могу прибыть Лейви с Гагаром. Несмотря на скверный нрав бывшего трелля, он всё же доверил ему важное дело. Но теперь, похоже, переживал, что тот мог не оправдать надежд. А красноречие скальда сейчас тоже пригодилось бы.

Наконец разбор тяжбы, в которую Асвейг даже не стала вникать, закончился. Не все остались довольны решением Хакона, но в таких случаях невозможно угодить каждому — всегда найдется обиженный.

Фьетра снова выступила вперёд, своим появлением напоминая конунгу, что и её дело не менее важное. Тот кивнул, заметив её. Мёрд, которая снова сидела рядом с ним, склонилась к его плечу и сказала что-то. Лицо Хакона перечеркнула тень неудовольствия, будто каждое слово, которым он вынужден был обмениваться с женой, доставляло ему мучения.

— Я обдумал просьбу о справедливости, с которой ты пришла сюда, Фьётра, — заговорил он после приветствия женщины и тех родичей, что пришли сегодня с ней. — И я готов выслушать всех, кому будет что сказать о случившемся.

— Моего слова и слова родичей моего несчастного мужа тебе не достаточно, конунг? — в тоне женщины проскользнул гнев, который она не смогла скрыть.

Уж верно, догадывалась, что Асвейг успела поговорить с Мёрд о чём-то важном. И теперь чуяла, как горит у неё хвост.