Ловец бабочек. Мотыльки - Карина Демина

Простая житейская история.

Катарина стояла над телом, понимая, что если сядет, то препозорнейшим образом уснет. И усталость была такова, что она даже угрызений совести не испытывала.

Просто стояла.

Покачивалась. И надеялась, что вид ее говорит сугубо о глубине размышлений. Меж тем в голове царила неприятная пустота.

Падал снег.

Мелкий такой. Он ложился и на тело, и на плиты, которые становились одинаковы, безлики, и в том чудился какой-то недоступный человеческому разуму смысл.

Серое утро.

Войлочное небо. Старая липа, чей ствол вызывающе черен, а ветви распластались по-над кладбищем. Плиты. И мавзолей, оставшийся с незапамятных времен. Тело, распятое на дереве вниз головой. Руки и ноги широко разведены, и потому поза при всей невозможности ее кажется вызывающе непристойной. Вывернута голова. Рот раскрыт в немом крике.

Вспорот живот…

— Скажи, что ее не собственными кишками привязали? — тихо спросил кто-то рядом. Стоило бы оглянуться, посмотреть, кто, но… сил не было. И Катарина моргнула.

Да что с ней такое?

…демон.

…и разговор.

…и бессонница, которая не бессонница даже, скорее страх закрыть глаза и…

…и она все-таки уснула, наверное, потому что очнулась от грохота в дверь. Та ходуном ходила. И когда Катарина открыла, то увидела Хелега.

— Собирайся. Тело нашли, — сказал он и развернулся. А Катарина, наверное, ошалев от усталости, спросила.

— Ты убиваешь?

— Нет.

И ей так захотелось поверить. Она даже поверила. Ненадолго. Пока спускалась к машине, которую занесло снегом, но не так, чтобы вовсе не выехать. И уже очищая этот самый снег, Катарина подумала: верить нельзя.

Хелег слишком хорошо ее знает.

Потом была дорога, на которой пришлось сосредоточиться. И еще один вопрос:

— Телеграфировали?

— Да. Едет. Будет через час…

…час.

…и кладбище… и надо бы толковую версию создать, да только не думалось совершенно. Не о деле. Не о мертвой девушке, которая сейчас и на человека-то походила слабо… не о том, о чем стоило бы подумать. Катарина закрыла глаза и, кажется, задремала стоя, если пропустила появление князя.

— Недоброго вам дня, — сказал он, протянув металлическую кружку. — Кажется, вам, как и мне, стоит взбодриться. Спать рядом с посторонними трупами — не самая лучшая идея.

Кружку Катарина приняла машинально.

И сделав глоток, выругалась. Мог бы и предупредить.

— Осторожно, горячо, — любезно предупредил князь.

Он тоже выглядел каким-то потрепанным. А вот кофе был крепок, черен до густоты и горек. От горечи этой скулы сводило, но сон отступил.

И ясность сознания вернулась.

Катарина заставила себя допить черную жижу до дна и, протянув кружку, сказала:

— Спасибо.

— Сочтемся, — князь отряхнулся и, окинув место действия пытливым взглядом, заметил. — А он у нас склонен к излишней театральности, я бы даже сказал — к драматизму. Это ведь не случайно?

Ну да… вряд ли можно случайно привязать человека его же кишками к дереву.

— Я не о том, — князь потянулся и смачно зевнул. — Все это… кладбище… рассвет… кто нашел тело?

— Сторож.

— Вот… и сообщил в полицию… и вы приехали немедля, увидали все… сторож давно здесь работает?

Катарина пожала плечами: она понятия не имела, давно ли.

— Давно, — сам себе ответил князь. — И полагаю, человек из бывших военных.

— Почему…

— Порядок… чтобы все пошло именно так, как задумано, он должен был быть уверен в нерушимости здешнего порядка. Обход в одно и то же время… и увидав вот этакое, не каждый человек сразу в полицию побежит. Одни убегут в страхе. Другие обмороком порадуют. Третьих и вовсе стошнит, как и четвертых. А чужая блевотина, согласитесь, вовсе не то, что хочется видеть рядом с произведением искусства.

В словах князя была логика.

Извращенная, странная, но меж тем логика.

А главное, он оказался прав.

Кладбищенский сторож, крепкий, пусть и в годах, мужчина, был хмур и мрачен. Он кутался в старый плащ и курил на редкость вонючие самокрутки. Ядреным запахом его табака пропахла крошечная сторожка. Здесь было чисто и по-своему уютно.

Отскобленный до белизны пол.

Стол, укрытый газетами. Топчан и печурка. В глаза бросались белоснежные занавески с вышитыми петушками, а еще огромные рыбацкие сапоги.

— Баба, — изрек сторож, сплюнувши на пол, после спохватился, посмурнел. — И хвостатый… я таких, как ты, паря, на столбах вешал!

— Это навряд ли, — весело отозвался князь. — Таких как я слишком мало, чтобы расходовать нас столь бездарно…

— Ишь, языкастый… и наглый… дружите, стало быть?

— Как кошка с собакой, — князь устроился на низеньком стульчике, и сидеть на нем было по всему неудобно. Острые колени князя торчали едва ль не выше плеч, сам он изогнулся, ухитрившись втиснуться меж топчаном и столиком.

— А оно по-другому и не буде… — сторож вытащил папироску, обмял ее и, кинувши взгляд на Катарину, поинтересовался. — Не сомлеет?

— Не должна, — ответил почему-то князь. — Она крепкая.

— А все одно баба. Баба и на службе…

— Куда мир катится…

— Оно и верно, — эти двое, похоже, непостижимым образом сумели найти общий язык, и Катарине оставалось лишь не вмешиваться.

— Значит, ничего не слышал? — князь дым вдохнул и, прищурившись, заметил. — А табачок хороший. «Черная карта»?

— А то… разбираешься?

— Не без этого…

— Будешь? — сторож подобрел и протянул портсигар, как успела Катарина заметить, именной.

— Воздержусь.

— Оно и верно… табачок — для здоровья вреден… так моя баит… все канючит, мол, кидай, кидай… а как кинуть, когда я уж тридцать годочков смалю… и смалить буду… даст Хельм, до самое…

Он вздохнул и, затянувшись, продолжил.

— А слыхать… я на ухо туговат… одно вовсе никак, а другое вот закладывает на мороз. Ваши чем-то на Подовецкой когда бахнули, то меня и накрыло. Балкою по башке… спал… мы тогда крепко накатили, я и отрубился, а очнулся — мать мою за ногу… орут, матюкаются… воют… огонь, дым повсюду… ну я только поднялся на ноги, а оно как хряснет по башке, я и ушел. Уже в госпитале очухался, а там и под списание…

— Тогда сторожем и устроились?

— А то… сперва-то помыкался, то туда, то сюда. Никуда брать не хотят. В документах значится, что я башкою ударенный, кому оно надо? А туточки… туточки с радостью…