Сестры - Кортни Саммерс

Надо перевести дух.

Я достаю открытку, смотрю на ровный ряд пальм.

Медленно переворачиваю ее.

Ночью, перед тем как уехала мама, я спала на диване. Не помню, почему не в кровати. Явно не потому, что ждала маму: я так никогда не делала. В общем, я уснула на диване, скрючившись неведомо как: ноги свешивались с ручки дивана, голова лежала между подушками. Мать где-то шлялась с очередным «запасным» мужиком – таких можно развести на деньги или выпивку, но домой приводить необязательно. Я проснулась от того, что мама ласково поглаживала мои волосы, и почувствовала себя маленькой девочкой. Такого прежде не случалось. Наверное, так себя обычно чувствовала Мэтти, мамина любимица.

Мама потянулась за пультом, убавила звук у телевизора и начала переключать каналы, но вскоре сдалась. Она наклонилась ко мне, накрутила на палец прядь моих волос и заправила ее мне за ухо. Я помню, как вся напряглась от ее прикосновения и как потом испугалась, что она это заметит и отстранится. Но она не отстранилась, и мы продолжили эту странную игру. Я притворялась, будто сплю. Она гладила меня по щеке, по волосам. И мы провели так… около часа, может, чуть меньше.

Я думала: «Так вот каково это – быть чьей-то дочерью. Боже, неудивительно, что Мэтти так любит маму».

А потом она наклонилась к самому моему уху и прошептала: «Ты сидела у меня в животике».

И тогда я поняла, что она сегодня не пила. Она почти всегда возвращалась пьяной, поэтому у меня с непривычки даже дыхание перехватило. Мне хотелось, чтобы она никогда не пила, даже если бы я ей в таком состоянии меньше нравилась.

Мы пролежали так, пока я не уснула, а утром она уехала. И я поняла, что она больше не вернется и что я никогда не смогу объяснить это Мэтти. Она еле пережила эту новость.

А потом… Я провожу пальцем по краям открытки.

Она лишь отсрочила неизбежное.

Когда мне было шестнадцать, я бросила школу, причем это было куда легче, чем я думала. Помню, как стояла перед школой, ожидая, что кто-нибудь сейчас выбежит и попытается меня остановить. Скажет, чтобы я не ломала себе жизнь, не жертвовала своим будущим. Но ни у кого в школе Паркдейла не хватило бы на это фантазии. У одних людей впереди маячат новые возможности, у других – лишь годы бессмысленной жизни. И в нашем городе незачем думать о будущем. Там живут сегодняшним днем. Просто стараются выживать до тех пор, пока не придет время умереть.

Я откидываюсь в водительском кресле и медленно выдыхаю. Потом снимаю рубашку, и меня бросает в дрожь от холода. Спереди она выглядит так, будто в ней кого-то убили. Я вытаскиваю из рюкзака бутылку воды и смачиваю чистую спину рубашки. Вытираю ею лицо, грязные локти. Роюсь в вещах, нахожу более-менее чистую рубашку и надеваю ее. Испачканную комкаю и засовываю под заднее сиденье, лишь бы ее не видеть. После этого смотрю на себя в зеркало. На подбородке некрасивая ссадина. Нос опух и болит. Может, сломан. Даже если и так, я не знаю, что с ним делать.

Зато я знаю, куда теперь ехать, так что все это было не зря. Я провожу пальцами по лицу, и оно ноет от боли. Голова ужасно тяжелая. Я так устала. Надо бы остановиться… Нет-нет, нужно ехать дальше и не расслабляться. Я наклоняюсь к рулю, смотрю в лобовое стекло. Небо затянули тучи: кажется, намечается гроза. Когда я выезжаю на шоссе, уже вовсю идет дождь. Смотрю, как исчезает асфальт под колесами. Такое ощущение, будто я балансирую на краю невидимого обрыва.

Лэнгфорд, Твайнинг-стрит, 451.

Если бы у меня был телефон, я бы могла посмотреть, где хоть этот Лэнгфорд, далеко ли он вообще. Доеду до ближайшего города… и зайду там в библиотеку. Проверяю, сколько осталось бензина. Пол-бака. Глаза закрываются. Так нельзя. Потираю их, усиленно моргаю, глядя на встречные огни.

Хави. Заставляю себя подумать о нем, потому что из-за этих мыслей по телу разливается тепло, и я немного оживаю. Рядом с Хави я расслабилась. Начала мечтать о другой, более счастливой жизни. Я слишком голодна, я слишком устала, чтобы обдумать это как следует. «Я пыталась, – говорю я себе. – Я хотя бы попыталась». Правда, какое это имеет значение, когда Сайлас Бейкер все еще на свободе, живой и здоровый. «Да пошел ты, Хави». Я ненадолго зажмуриваюсь и тут же вижу то, что нашла в заброшенном доме…

Вспоминаю, как прижала нож к животу Сайласа Бейкера.

Я пыталась.

Только вот чего стоят эти попытки, если я облажалась.

Я стараюсь выкинуть все из головы и сбавляю скорость: впереди красный сигнал светофора. Я пялюсь на него, смотрю, как у него расплываются края, перед тем как он сменяется зеленым. Через секунду я наконец проезжаю знак «ВЫ ПОКИДАЕТЕ МОНТГОМЕРИ».

Дождь льет все сильней, превращая мир в унылый акварельный рисунок. Время от времени небо озаряется вспышкой молнии. Чувствую, как кожа гудит от электрических разрядов в воздухе. Судя по всему, это только начало шторма. Впереди змеится бесконечное шоссе, ведущее в никуда. Внезапно я замечаю на обочине темную фигуру. Щурюсь, вглядываясь сквозь потоки дождя. Фигура выставила большой палец. Не знала, что так до сих пор кто-то делает. Я сбавляю скорость, чтобы получше рассмотреть голосующего. Толком ничего не видно, но…

Это девушка.

Я осторожно съезжаю на обочину. Девушка замечает это лишь спустя какое-то время, будто не веря, что кто-то действительно решил ее подвезти. От этой мысли у меня сердце сжимается. Но даже если я бываю мягкой, это не значит, что я глупая. Я опускаю стекло у пассажирского сиденья. Девушка наклоняется ко мне. На ней тонкая куртка с капюшоном, мало спасающая от непогоды. Она может быть брюнеткой, а может и блондинкой: я не узнаю, пока у нее волосы не высохнут. Из-за дождя кожа у нее вся в красных пятнах, но даже так она выглядит лучше моего.

– Т-ты же не п-психопатка, правда?

Она смаргивает капли дождя.

– Да вроде нет. А ты?

Я не улавливаю ее интонацию из-за рева мотора и непогоды.

– М-может быть. Т-тебе куда?

– В «Маркетт». – Она машет рукой вперед. – Это где-то в сорока милях отсюда, если ехать по прямой.

– Т-ты знаешь, где Л-Лэнгфорд? Мне т-туда.

– Не-а, но я, наверное, могу посмотреть в телефоне.

– Т-тогда я, наверное, м-могу тебя п-подбросить.

Она ждет, пока я ее впущу. Я медлю.

– Н-никогда раньше н-никого не п-подвозила.

– У меня есть наличка. Могу оплатить бензин на ближайшей заправке.

Я открываю дверь.

Девушка постоянно извиняется за то, что залила сиденье водой. Под мокрой курткой у нее чуть более сухой топ. Джинсы все в разводах. Наверное, ей неловко, и я ей сочувствую, но понятия не имею, как тут помочь.

Она откидывается назад, вытягивает ноги и достает из кармана кошелек. Открывает его, чтобы показать купюры и кредитки. Вряд ли она бы допустила такой просчет, если бы ее подобрал мужчина. Мне даже обидно.