Эффект прозрачных стен - Ирина Грин

Вернувшись, вместо завтрака и покаянных слез, Одинцов обнаружил на столе записку. Сухие строки извещали, что жена забрала дочку и ушла. Собирается подать на развод.

Суд состоялся через три недели. Одинцов заручился поддержкой юриста из части. И тот смёл жалкие доводы жены, что, мол, девочке лучше с матерью. На весах Фемиды с одной стороны оказалась взбалмошная, бездомная, никогда не работавшая женщина, бросившая мужа, а с другой – доблестный защитник Отечества с блестящими характеристиками со службы, квартирой и гарантированным заработком. Сомневаться в решении суда не приходилось. Единственное, на что согласился Одинцов, – жена может навещать дочь раз в неделю. И как показало время – не зря. Она приезжала, наводила порядок, готовила еду, которой дочери с отцом хватало на несколько дней. А через год Одинцова перевели в другой город, и визиты эти прекратились.

Лада росла замкнутой, апатичной, с отцом практически не общалась. Могла часами смотреть на репродукцию какой-нибудь картины в журнале. Как-то их класс повели на экскурсию в художественный музей. Лада никогда раньше не была в музеях и, впервые увидев такое большое количество картин, ощутила сильнейшее головокружение. Ее даже пришлось усадить на стул возле двери, на котором сидела старушка-хранительница. От экскурсии у Лады осталось смутное воспоминание. Словно попала в сокровищницу Али-Бабы и, не сумев даже одним глазом посмотреть на сокровища, была выдернута оттуда требовательной рукой. При первой же возможности Лада вернулась в музей и стала его постоянной посетительницей. Она могла часами беседовать с полюбившимися картинами, а они в ответ одаривали ее своей энергией. Как же ей хотелось уметь вот так же рисовать! Но вряд ли это понравится отцу. А ей очень не хотелось его огорчать. Сотрудники музея заметили настороженную, тихую, словно тень, девочку. Неоднократно пытались поговорить с ней, но она ускользала от разговоров. Ей никто не был нужен. В душе она считала себя какой-то неправильной. Ведь есть же в ней что-то плохое, из-за чего ее не любят собственные родители. А вдруг человек, который пытается с ней сблизиться, увидит в ней это плохое? Нет, лучше пусть никто не узнает!

Когда у нее будет ребенок, все равно, мальчик или девочка, она будет любить его. И обязательно говорить об этом каждый день. И не только говорить. Окружать любовью, словно мягким невесомым покровом. Дом ее ребенка будет пропитан любовью, как пропитан весенний лес запахом первоцветов. Ее ребенок будет знать, что он самый-самый. Самый любимый, самый красивый, самый талантливый. И что мать всегда им гордится, даже если повод для гордости маленький-премаленький.

А ее отец? Он вышел в отставку, устроился работать охранником в частную фирму рядом с домом. Практически не пил – прежние злоупотребления подорвали здоровье: пошаливала печень, скакало давление. Когда ему очень хотелось выпить, он жевал дольку чеснока, вспоминая термоядерную «калошу».

От матери Лада переняла способность к шитью. Из приобретенных на распродаже тканей шила себе разнообразные наряды. Причем знала наверняка, что некоторые из них никогда не решится надеть. Платье Джекки Кеннеди, например. Темно-синее, из шерстяного крепа, с бантом на талии.

Для шитья она всегда выбирала время, когда отца заведомо не будет дома. Не хотела лишний раз раздражать его. Она все время старалась уступать ему и все-таки иногда – крайне редко – пыталась настоять на своем.

Когда Лада сообщила, что не будет поступать в военное училище, отец ничего не ответил. Развернулся молча и вышел из комнаты. Позвав его вечером ужинать, она чуть было не отступила от своего решения. Казалось, отец от разочарования постарел сразу на десять лет.

С тех пор они почти не разговаривали. Лада, как могла, пыталась помириться с отцом, готовила ему любимые котлеты с чесноком, приносила горячий обед, когда он заступал на дежурство. Там все и произошло.

В первый раз увидев Прохора, Лада подумала, что это студентик, подрабатывающий в секте свидетелей Иеговы. А может, и не подрабатывающий, а действительно верящий в Божье Царствие – уж очень печальными и голодными были его глаза. Особенно когда он понял, что Лада не собирается его пускать. Прямо Бемби диснеевский. Потом, конечно, Бемби исчез, уступив место большому начальнику. Но Лада знала: начальник – всего лишь маска, скрывающая истинное «я» Прохора Тарасова.

– Я не могла в него стрелять. Это как стрелять в ребенка. Нужно быть полным отморозком… – всхлипнула Лада.

Ася посмотрела на часы. Полвторого. А спать совсем не хочется.

Встреча на проходной «Железобетона» стала для Лады судьбоносной. Эта проходная разделила жизнь девушки на две части – до и после. До – она была мечтательной тихушницей, а теперь она своими руками претворяла мечту в жизнь. И пусть она никогда не думала, что будет заниматься созданием новых кафе, она отдавалась этой работе до конца, позабыв об учебе и доме. Последнее обстоятельство очень раздражало отца. Он, может, и смирился бы с заморскими разносолами с непривычными российскому уху названиями, сменившими привычные котлеты с жареной картошкой, но то, что Прохор не платил Ладе денег, сводило на нет все плюсы новой жизни Виктора Одинцова. При этом его тупоголовая дочь находила создавшуюся ситуацию вполне нормальной, считая, что деньги платят только женщинам легкого поведения. А они с Тарасовым – партнеры, друзья и товарищи.

– Он просто пользуется тобой, – твердил отец при каждой встрече. – Помяни мое слово! Надоешь – и выгонит тебя на улицу в чем мать родила. Узнаешь тогда, почем фунт лиха. Смотри, сюда не беги. Не пущу!

Лада любила Тарасова, была в нем уверена, но яд отцовских слов отравлял ее жизнь. Привыкшая жить одним днем, Лада стала экономить деньги, выделяемые Прохором на хозяйство. Она не смогла уволить домработницу и Машину няню, так как это лишило бы ее времени, которое можно было бы потратить на зарабатывание денег. А зарабатывать она могла единственным способом – шить. Заниматься шитьем дома Лада побоялась. Не знала, как отреагирует на это Прохор. Конечно, Тарасов не бросится топтать катушки, подобно отцу. Он слишком интеллигентен для этого. Но рисковать не стоит. Первую мастерскую Лада устроила в крошечной комнатке, снятой за гроши у бабы Насти, старушки-пенсионерки. Расклеила объявления, призывая желающих отремонтировать старые вещи и пошить новые. И потихоньку народ пошел. Лада не отказывала никому. Ушивала платья, подшивала брюки и юбки, перелицовывала пальто. Постепенно круг клиентов рос, телефон добросовестной портнихи передавался из рук в руки.

Баба Настя так привязалась к тихой жиличке, обеспечивающей ее всем необходимым, что завещала Ладе свою квартиру. Достойно проводив в последний путь бабу Настю, Лада задумалась над расширением производства. Вскоре в мастерской появилась Ольга, носительница именно той судьбы, которую Одинцов пророчил своей дочери, за небольшим исключением – вернувшись с работы, муж застал Ольгу в объятиях постороннего мужчины. Любовник поспешно ретировался, а Ольга оказалась за дверью без копейки денег. Конечно, подожди она немного, муж, скорее всего, сменил бы гнев на милость. Но Ольга была из тех женщин, которые не привыкли ждать милости от мужчин.