Иван Грозный. Начало пути. Очерки русской истории 30–40-х годов XVI века - Виталий Викторович Пенской

же он пытался создать определенную систему сдержек и противовесов, не позволяющую собрать в одних руках чрезмерные властные полномочия, и тем самым сохранить определенную стабильность и равновесие при дворе – сегодня мы можем только предполагать, какими мотивами руководствовался Василий, принимая такое решение. Однако, так или иначе, но Даниил по воле великого князя стал опекуном его сына.

Представляется, что выбор, сделанный Василием, относительно того, кому поручить опеку над Иваном, был если не лучшим, то, во всяком случае, на тот момент как минимум неплохим. Своей поддержкой Василия в ряде важных политических дел (второй брак великого князя был не единственным таким случаем – Даниил сыграл также важную роль в «поимании» в 1523 г. Василия Шемячича, владетеля пограничного Новгород-Северского княжества, вассального Москве) и в споре вокруг вопроса о праве монастырей владеть землями бескомпромиссной позицией, Даниил, как мы уже отметили выше, нажил себе немало врагов при дворе. Поэтому Василий мог быть уверен в том, что митрополит вряд ли переметнется на другую сторону. Но есть и еще один любопытный момент. Повествуя о ранних летах Ивана. Его «собинный друг» (если верить его писаниям) и злейший враг князь Андрей Курбский (да и не только он один – тот же составитель Пискаревского летописца, собирая слухи и разговоры, немало в этом преуспел) рисует нам облик типичного представителя «золотой» молодежи, взбалмошного, бестолкового и вместе с тем жестокого.

Однако такой облик юного царя входит в противоречие с тем образом Ивана, который предстает перед нами из его посланий. Мы уже приводили ранее цитату из «Повести» князя Катырева-Ростовского, который характеризовал первого русского царя (приведем эту фразу еще раз) как «мужа чюднаго разсужения, в науке книжняго почитания довольного и многоречивого зело». Одно в принципе не исключает второго, и если бояре, потакавшие юному Ивану в его «художествах», могут быть названы в качестве виновников чинимых им безобразий, то кто мог внушить юному Ивану почтение к книжности и преподать ему первые ее уроки? Даниил, как человек, безусловно, весьма начитанный и прилежающий книжному чтению, хорошо запомнился современникам именно в этом качестве. Вот, к примеру, такую рекомендацию Даниилу дал Максим Грек, советуя Николаю Булеву, врачу, астрологу и писателю при дворе Василия III: «Егда же разумом просвещен будеши, господина и учителя Данила, митрополита всея Руси, о том вопросиши, той тя научит всю истину: зане аз неученне и неразсудне, варварским и дебелым словом списах; той своим учением просветит и возвестит тебе. Тогда откровение узриши; колико отстоит солнце от звезды по светлости, толико отстоит он от нас благодатию и разума светом. Тогда луну отринеши и солнцу прилепишися… Егда изящного разума Христова закона доктора святого митрополита многими сообщении художествы узриша, любезнее слышати имаши, – пощади, честный друже, малословию и трости моей буей, коя кратко начертах…»[221] Действуя методом исключения, мы приходим к выводу, что человеком, начавшим «огранку» светлой стороны личности юного великого князя, был именно митрополит Даниил (а довел этот процесс до конца другой митрополит – знаменитый Макарий, но об этом речь пойдет дальше).

Но если с опекуном и воспитателем Ивана ситуация более или менее ясна, то такого единодушия относительно состава «регентского» совета, то есть поименного списка тех людей, которые должны были де-факто управлять государством от имени малолетнего княжича до достижения им совершеннолетия («и приказа его беречи до 15 лет своим бояром не многим»[222]), единодушия нет. «Итоги многолетних попыток исследователей проникнуть в тайну пропавшего завещания Василия III убеждают в том, что при нынешнем состоянии источниковой базы ясный и убедительный ответ на вопрос, кому великий князь доверил власть и опеку над сыном, вряд ли может быть получен», – писал по этому поводу М.М. Кром[223]. Вместе с тем он высказал довольно убедительное предположение, что фактически «регентами» при Иване Василием были назначены его душеприказчики (?) князь М.Л. Глинский (дядя Елены Глинской), боярин М.Ю. Захарьин и дворецкий тверской И.Ю. Шигона Поджогин – те самые люди, с которыми Василий совещался (вспомним Берсеня Беклемишева!) «сам-третей» у своей постели вечером 3 декабря перед самой своей кончиной. «Функции душеприказчиков… фактически подразумевали немалый объем властных полномочий», – отмечал исследователь[224]. Выбор их весьма примечателен – Глинский литовский «перелет», не имевший прочных «корней» при дворе великого князя; боярин Захарьин, происходивший из знатнейшей старинной московской боярской семьи, издавна служившей московским великим князьям, надо полагать, должен был гарантировать поддержку триумвирату со стороны немалой части московского боярства; Шигона Поджогин, любимец великого князя, выходит, как бы олицетворял собой покойного государя.

Однако, сделав митрополита Даниила опекуном и воспитателем своего сына и наделив особыми контрольными полномочиями триумвират в лице М.Л. Глинского, М.Ю. Захарьина и И.Ю. Шигоны Поджогина, Василий не стал вносить каких-либо радикальных перемен в сложившуюся в последние годы его жизни систему управления государством. Похоже, что «триумвиры» и семь других присутствовавших при составлении духовной великого князя персон (князья В.В. и И.В. Шуйские, по меткому выражению Г.В. Абрамовича «принцы крови», знатнейшие и благороднейшие аристократы, вполне лояльные Василию III и входившие в круг его ближних людей[225]; бояре М.С. Воронцов и М.В. Тучков-Морозов – оба представители древнейших московских боярских родов; казначей П.И. Головин, близкий к семейству Шуйских, а также писавшие грамоту Василия его доверенные дьяки Меньшой Путятин и Ф. Мишурин – последние трое как бы олицетворяли собой набирающий силу при великокняжеском дворе слой «технократов» – профессиональных управленцев, администраторов и бюрократов) составили вместе своего рода «децемвират», которому Василий своей предсмертной волей «приказал» заботиться «о устроении земском, и како быти и правити после него государьства»[226].

Митрополит (олицетворявший собою церковь, организацию весьма могущественную и влиятельную, – выше мы уже приводили пример того, как она в лице Иосифа Волоцкого вмешалась в конфликт между Василием III и его братом Юрием и способствовала их примирению – правда, на время), «триумвират» и «децемвират» образовывали три «круга» власти, на пересечении которых находился великий князь. Однако помимо этих «кругов», носивших неформальный характер (к митрополиту это относилось в меньшей степени, тогда как к «триумвирам» и «децемвирам» – в существенно большей). Однако не стоит забывать и о других «кругах» власти. Прежде всего это, конечно же, Боярская дума – чрезвычайно влиятельный политический институт, полномочия которого хотя и не были четко прописаны в писаном праве, однако прочно устоялись в традиции. «С вами царствовах и землю Роускую дръжах… и мужествовах с вами на многы страны, и противным страшен бых на бранех, и поганыа низложих Божиею помощью, враги покорих, княжение оукрепих, и мир и тишину земли створих, отчину свою с