Шелк аравийской ночи - Николь Фосселер

Майя пересекла комнату, взяла наугад книгу с какой-то из полок, что тянулись вдоль стен, зажгла настольную лампу, устроилась на кушетке в уголке и раскрыла книгу на первых страницах. Мыслями она была далека от того, о чем была книга. Напольные часы тем временем с тихим тиканьем отмеряли ее последние часы в Блэкхолле. На красной обивке дивана и кресел сиживало немало студентов, они нетерпеливо ерзали на вечерних дискуссиях с ее отцом и другими преподавателями. Майя обвела пальцем контур пятна на диванной обивке – от чашки какао, которую она пролила здесь еще маленькой девочкой. Этот след никогда окончательно не исчезнет. Майя откинула голову на спинку дивана и посмотрела на отца – как он читает и пишет под светом лампы, задумчиво посасывая трубку и выпуская облака дыма с ароматом перца и ванили. Этот запах был для Майи запахом отца – с самого детства. Ей было больно причинять ему такое горе. То, что он выступил против их с Ральфом женитьбы, больше не играло никакой роли.

Она вздрогнула, когда городские часы пробили наступление нового часа, немедленно получив подтверждение с башни Святого Эгидия. Джеральд Гринвуд положил в пепельницу остывшую трубку, зевнул, потянулся…

– Не засиживайся допоздна, дорогая, – ласково сказал он, наклонился к ней и поцеловал в щеку.

– Не буду, – прошептала Майя, обняла отца и крепко прижалась к нему, с трудом борясь со слезами, что кипели в ее глазах.

Джеральд оторвался и удивленно на нее посмотрел. Сегодня вечером дочь очень переменилась, была особенно мила с прислугой, нежна с матерью, даже обменялась несколькими незначительными фразами с Ангелиной. Он с облегчением положил ей руку под подбородок и погладил большим пальцем по щеке.

– Я рад, что тебе лучше, – пробормотал он и легонько поцеловал ее в лоб. – Спокойной ночи, Майя.

– Спокойной ночи, папа, – отозвалась та.

Она думала, что задохнется – так давил ком в горле, когда отец ушел.

В доме стало тихо. Майя слышала биение своего сердца, значительно опережавшее стрелку напольных часов. Скоро за ней придет Джонатан. Дорожная сумка с ужина стоит в саду, под прикрытием стены. Места в ней мало, но ей нужно всего лишь свежее платье, белье на смену и чулки, ночная рубашка с пеньюаром, щетка для волос, туалетные принадлежности, индийская шаль, письма Ральфа и… все-таки Ричарда, перевязанные шелковой лентой. Живот у Майи беспокойно урчал в предвкушении задуманного. Ей было страшно. Скоро, совсем скоро она окажется рядом с Ральфом, на этот раз навсегда, и они отправятся навстречу новой жизни, полной приключений. Но все же ей было жаль уезжать из Блэкхолла и бросать родной дом.

В дверях появился силуэт, и Майя подняла глаза. Это был Джонатан, он так тихо прокрался вниз, что Майя не услышала его шагов. Глубоко вздохнув, она встала, взяла лампу и последовала за ним по ночному Блэкхоллу, который теперь перестанет быть ее домом.

Она поспешно надела принесенную Джонатаном накидку и поглубже спряталась в капюшон, прошмыгнув на улицу через садовые ворота. Лил дождь, потоки воды с шумом падали на гравий и газон, бурлили, наполняя появившиеся под водосточными желобами лужи. Лампа, которую Джонатан прикрывал рукой, почти не давала света в сыром мраке, и путь к воротам показался ей бесконечно долгим.

С наступлением темноты кованые ворота всегда запирал заботливый Джейкоб, но Джонатан открыл их еще вечером, когда относил сумку, так что Майя с легкостью проникла на улицу. Там, всего в нескольких шагах, ждал освещенный спереди двумя фонарями закрытый экипаж с двумя лошадьми и угрюмым кучером – вода ручьями стекала с его шляпы и пальто-балахона. Джонатан открыл дверцу экипажа, где сидел Ральф, забрал у Майи сумку и уложил ее в ноги. Майя бросилась Джонатану на шею.

– Спасибо, огромное спасибо, – прошептала она и поцеловала его в щеку. Его лицо было влажным и соленым на вкус, и она не знала, чьи это слезы смешались с дождем – его или ее.

– До свидания, береги себя, – хрипло ответил он и еще раз крепко прижал ее к себе, прежде чем помочь забраться в экипаж.

Просунувшись через Майю, Ральф схватил Джонатана за руку.

– Спасибо, Джо, я этого никогда не забуду.

Джонатан кивнул.

– Только хорошенько за ней приглядывай, а то я тебе устрою!

По лицу Ральфа пробежала ухмылка.

– Слово чести. Увидимся в Уолмере!

Джонатан захлопнул дверцу и поднял на прощанье руку, кучер щелкнул поводьями, и экипаж тронулся вверх по Блэкхолл-роад, в сторону пригородных полей.

Майя откинула капюшон и посмотрела в заднее окно, наблюдая, как удаляется Джонатан: долговязый силуэт под светом фонаря у стены. Словно он держал вахту, освещая заблудшим душам путь домой. Только когда экипаж повернул и в окошке воцарилась ночная тьма, Майя повернулась на тугом кожаном сиденье и выпуталась из влажной накидки. Ральф терпеливо ждал, пока она обратит на него внимание. Они долго смотрели друг на друга, две тени в темном экипаже. Потом Майя почувствовала, как руки Ральфа осторожно ощупывают ее лицо, словно он ослеп и хотел убедиться, что это действительно его возлюбленная. Он целовал ее в лоб, в щеки, в губы, словно благодаря, и она сразу забыла всю боль прощания. Майя скользнула к нему в объятья, согреваясь его теплом, а дождь, барабанящий по крыше, монотонный грохот колес телеги и стук копыт нагнали на нее сон. «Мы вместе – теперь все хорошо… Все хорошо… Хорошо…»

Они оставили позади башни Оксфорда, проехали сонный Саммертаун, устремляясь все глубже в ночь, по направлению к Бирмингему, где на следующее утро собирались сесть в поезд и отправиться на север, к шотландской границе, в Гретна-Грин.

Остерегайся дыма внутренних терзаний,

Однажды пламя вырвется наружу,

И сердце рвать, как можешь, избегай:

Мир содрогнется от твоих стенаний…

Саади Ширази, Розовый сад

Ни один порыв ветерка не тревожил ровной поверхности воды, и даже бриз не мог подарить пассажирам на палубе желанной прохлады. Воздушный поток от самого парохода «P&O», казалось, мгновенно рассеивался в неподвижном влажном воздухе. Наступил один из тех майских дней, какими так печально известны тропики: замерший, безмолвный, давящий. В абсолютной тишине лишь слышалось, как бирюзу моря с шипением взрывал киль да равномерно ухала паровая машина. По обе стороны тянулся берег, пустынный и скалистый, сверкавший в раскаленном воздухе. Над шелковистой поверхностью воды просвистел косяк летучих рыб – они несколько раз с хлопаньем коснулись ее, чтобы, одна за другой, снова исчезнуть.

Майя подошла к Ральфу, вставшему у поручня, обняла его сзади и прильнула щекой к плечу. Она долго смотрела на мужа из-под узких полей соломенной шляпы, стараясь что-нибудь понять по его неподвижно застывшему лицу, обращенному к берегу. Теперь он часто бывал в таком настроении: молча размышлял о чем-то с горькой усмешкой на губах, и Майя знала, чем были заняты его мысли.