Последний резерв - Игорь Подгурский

«Надо было сразу бросить «тяжелых» на захват электростанции. Нас-то зачем сунули в мясорубку? Ах, да, боялись, что колонисты взорвут турбины. Но мы же не нашли ни одной мины. Нет, не так. У нас другая задача — обеспечить высадку главных сил, отрезать основной источник энергии колонии. Значит, все правильно сделали. Все, как спланировало командование… Или нет?»

Их пронесли через проем в стене, пробитый направленным взрывом. Десантные аэроботы сели в тылу наступавших колонистов, как снег на голову. Хотя сейчас стояла одуряющая жара. Десант «тяжелых» рухнул с неба и сразу вступил в бой.

Потянуло запахом гари, пережаренного мяса, расплавленного топлива, кислятиной взрывчатки, потом донеслись злые окрики десантников, сгонявших пленных в одну испуганную кучу.

Гулко грянул взрыв. В одном из горевших транспортеров сработал неизрасходованный боезапас. Посвист разлетавшихся осколков перекрыл все другие звуки.

По пути им попался лежавший на спине тяжелый пехотинец. Бронекостюм не выдержал прямого попадания. Грудные пластины топорщились лохмотьями металла и полимерной брони. На лбу шлема краснел крест в центре белого круга. Единственная потеря среди десантников, пришедших им на выручку. Вряд ли сейчас медик сможет кому-нибудь поставить даже градусник или подсчитать пульс.

Лежа на ребристом полу эвакуатора, лейтенант отчетливо понял: они победили, он жив…

Нелегко досталась победа разведчикам — восемь человек погибли, четверо оставшихся в живых ранены. Двое из них тяжело. Дорогую цену они заплатили за прожитый вместе день.

Тяжелые пехотинцы заняли свои места в защитном модуле, рассевшись в креслах-трансформерах. Двух разведчиков усадили рядом с собой. Сегодня потери были у всех. Алешкина и радиста положили на пол, так как из-за ран они нормально сидеть не могли.

Кто-то из его подчиненных белел бинтами, которыми обмотали ему всю голову поверх толстого слоя дезинфицирующей пены. Кажется, это был заместитель командира группы сержант Чува. Среди бинтов видны были только глаза, даже рот замотали. Да, точно, он. Это его тяжелые костистые руки с толстыми негнущимися пальцами и сбитыми костяшками. Казалось, что руки жили отдельно от тела. Они, оставшись без дела, не находили себе места и непрерывно шарили то по ремням амуниции, то лезли в накладные пустые карманы штанов для запасных магазинов к винтовке. Чува что-то искал и никак не мог найти. А может, просто был не в себе или еще не отошел от горячки боя?

Чтобы скоротать время в полете, Ингвар решил подремать.

В себя он пришел от боли в раненой руке и собственного громкого вскрика. На него сверху вниз смотрел угрюмый сержант тяжелой пехоты. Устраиваясь поудобнее, он припечатал тяжелым кованым ботинком руку Алешкина, и боль вспыхнула с новой силой, ослепительно-белой волной прокатившись по всему телу. И, похоже, откатываться не собиралась. Все имеет свой предел, и болевой порог чувствительности тоже.

— Извини, браток! Щас я тебя подлечу.

Сержант воровато зыркнул по сторонам. Солдаты, зажатые поручнями ложементов, смотрели прямо перед собой, подчеркнуто не замечая, что творится вокруг. Чува перестал шарить по карманам и неподвижно сидел, безвольно свесив голову на грудь.

Сержант «тяжелых» расстегнул маленький клапан кармашка на запястье левой защитной перчатки. Из него он вытащил пахучий темно-смоляного цвета цилиндрик, размером не больше огрызка карандаша. Штурмовым ножом младший командир счистил с «карандашика» прилипшие песчинки. Вездесущий песок имеет противное свойство проникать в любую щель.

— Не пробовал в пленку заворачивать? — прошипел лейтенант сквозь стиснутые зубы. — Попробуй, может, понравится.

Он еле-еле шевелил языком. Шутка получилась корявой. От боли казалось, что мозг переворачивается внутри черепа.

— К хорошему продукту никакая грязь не пристанет, — доверительно прошептал сержант.

Он легко отхватил ножом от мягкого «карандаша» маленький кусочек. Мгновение помедлив, отрезал еще. Порция стала в два раза больше. Командир отделения «тяжелых» кончиками пальцев подхватил лекарство с лезвия и бесцеремонно впихнул пахучий комочек в рот разведчику.

— Жуй! — громыхнуло сверху. — Медленно жуй и глотай.

Командирский бас ни с чем не спутать. Сержант это приказывает или генерал, все равно.

Алешкин послушно шевельнул челюстями. Небо сразу приморозило. Во рту появился приторный вкус корицы с легким оттенком цветочного меда и каких-то незнакомых трав. Слюна загустела, в ней, как в патоке, намертво завязли зубы.

С потолка над лейтенантом свесилась веревка с петлей на конце. Офицер не успел удивиться. Петля развернулась, превратившись в змею с треугольной головой. На шее у нее болталась подвеска с тремя миниатюрными снарядами и гравировкой: «За меткую стрельбу». Ингвар попытался поднять руку, чтобы отмахнуться от черной гадины. Тело не повиновалось, превратившись в камень. Ни пошевелиться, ни позвать на помощь. Он скосил глаза. Фигуры солдат истончались на глазах и исчезали, превращаясь в туман. Неужели они ничего не видят? С потолка, из стен появлялись новые змеи. И все тянулись к нему, подбираясь все ближе.

Из последних сил разведчик разомкнул челюсти и плюнул, целясь змее в глаз. Попал! Он остался один против всего мира, сузившегося до десантного отсека, который кишел мерзкими гадами всех цветов и размеров.

Змея задергала головой, стараясь стряхнуть плевок. Миг — и она превратилась в цветок на изящной ножке. Бутон треугольной головы распустился, открывая разноцветные лепестки. Повеяло пряным запахом разнотравья. Остальные змеи как по команде замерли, поднявшись на кончиках хвостов. Одна за другой они тоже распускались цветками неописуемых оттенков. Алешкин представить себе не мог, что краски могут быть такими насыщенными и яркими. Лепестки один за другим опадали, укрывая лейтенанта невесомым одеялом. Душистый цветок склонился к разведчику и ласково погладил по лицу, прикрыв глаза Алешкина широкими лепестками. Боль затихла, без остатка растворившись в одуряющем аромате. Цветы с нежными лепестками были повсюду. Вся ткань вселенной состояла из буйства разноцветья и запахов.

Ингвар спал и улыбался. Он был счастлив и бормотал во сне, напевая песню из далекого детства. Цветы мерно покачивались, кивая головками в такт музыке, а некоторые начали тихо подпевать офицеру тоненькими голосками…

— Быстро его торкнуло, — пробурчал один из пехотинцев, снял перчатку и вытер темный плевок с лица. — Быстро и капитально. Аж завидно!

Остальные «тяжелые» поспешно опускали бронестекла забрал на шлемах. Так, на всякий случай.

— Я же говорю, настоящему продукту грязь не помеха, — согласился сержант, а по совместительству доморощенный полевой анестезиолог. Спохватившись, он пророкотал, словно перекатывал во рту свинцовые шарики: — Разговорчики! Даю вводную, персонально для тебя. Подготовиться к отражению воздушной атаки.

— Как это? — ненатурально удивился оплеванный и не в меру болтливый пехотинец. — Здесь даже амбразур нет! У этой железяки только двигатели приделаны и рули управления.