Плач льва - Лариса Райт

— Нет, ты уж объясни конкретно, — потребовала отчета девушка из Донецка.

— Ну что ты прицепилась? Будто не знаешь, что все возможно, лишь бы деньги были.

— Большие? — Юленька нервно сглотнула.

— Не слишком. По телику недавно говорили, что одна старушка умудрилась к себе на пятнадцать метров человек десять гастарбайтеров прописать, а с них много не возьмешь. Так что если прописать можно, так и выписать.

— Но незаконно ведь, — не сдавалась украинка.

— А про законность никто и не говорил.

— Ты хочешь сказать, что за относительно приемлемую сумму я могу найти желающего прописать меня в Москве? — решилась уточнить Юленька.

— В Москве, конечно, вряд ли за приемлемую, а в Подмосковье наверняка найдется какой-нибудь страждущий огненной воды, что тебя не только пропишет, но и женится на тебе, и гражданство организует, — москвичка не сводит пристального взгляда с украинки, потом оборачивается к Юленьке: — А тебе-то зачем? У тебя все в порядке.

— В порядке, — эхом откликнулась девушка.

В общежитии Юленька стала редкой гостьей. Вовсе не ходить не могла: слишком остро чувствовалось одиночество, и желание услышать обычную человеческую речь порой оказывалось таким же сильным, какой была когда-то жажда спрятаться от всего мира и никого не видеть, ни с кем не разговаривать. Часто же посещать бывших соседок не позволяла гордость: уж слишком заметна их практически ничем не прикрытая зависть (знали бы они, кому завидуют!), подчас вызывающее пренебрежение, тихое шушуканье и взгляды украдкой, призванные наглядно продемонстрировать Юленьке ее абсолютную и безвозвратную удаленность от них. Даже Оксана — самая образованная, самая эрудированная, самая дружелюбная и чуждая всяких сплетен и кривотолков, больше не предлагала Юленьке ни совместных экскурсий по московским памятникам архитектуры, ни вылазок в картинные галереи, ни просмотров высокоинтеллектуального кино. Несколько раз девушка упоминала об услышанной где-то теории воспитания красотой и гармонией, убеждала подругу в необходимости смотреть на шедевры живописи, слушать классическую музыку и читать исключительно признанные произведения мировой литературы. Но Юленька сначала свято следовала собственному плану по вынашиванию здорового ребенка, потом не могла ни смотреть, ни читать, ни слушать. А за то время, что она пребывала в состоянии полнейшей беспомощности и совершенной дезориентации, Оксана успела обзавестись приятельницами, которые охотно составляли ей компанию, не требуя ни предварительных уговоров, ни усиленной агитации. Возможно, теперь, когда беременность подходила к концу, Юленька с удовольствием пошла бы куда угодно и с кем угодно просто для того, чтобы не быть одной. Но навязываться не хотелось, а девушкам и в голову не приходило позвать куда-то подругу, великолепно опекаемую мужем и его семьей.

Юленька практически все время проводила одна. Клиенты туристической фирмы, обрывающие телефон, отвлекали от грустных мыслей и прибавляли хлопот, но не избавляли от снедающего девичью душу страха перед предстоящими родами. Нередко в жизни случается именно то, чего боишься больше всего. Оттого ли, что мысли действительно способны материализоваться, а может быть, потому, что человек, беспрерывно накапливающий внутри себя отрицательные эмоции, в конце концов притягивает к себе весь тот негатив, которого страшится. Не избежала этого и Юленька.

Экзамены были сданы, диплом получен, и в голове между навязчивыми размышлениями о жизни в Массачусетсе и постоянной озабоченностью бронированием, покупкой и оформлением билетов неожиданно появилось свободное место, требующее немедленного заполнения. Зона билетов всегда была перегружена, а та часть мозга, что не желала отказаться от виртуальных прогулок по Бостону, к счастью, уже оказалась способна ограничить время своей работы. Вакантную территорию захватили совершенно неудивительные, даже вполне очевидные и понятные страхи, овладевающие каждой женщиной все больше и больше по мере приближения того самого заветного часа, когда ребенок должен появиться на свет. Все без исключения, кто в меньшей, кто в большей степени боятся оказаться в этот момент не в том месте и не в то время, страшатся остаться без какой-либо помощи и без надежды на удачное завершение беременности. Страхи Юленьки оправдались лишь частично. Глупо бояться ситуации, в которой находишься практически постоянно, но девушка, сколько ни пыталась отогнать прочь навязчивые мысли, не смогла в этом преуспеть. Часто набирала номер «Скорой» и уточняла, сколько времени потребуется бригаде, чтобы приехать, если внезапно начнутся роды, постоянно перечитывала рассказы уже опытных рожениц о том, как, когда и каким образом у кого это происходило, что не только не успокаивало ее, но заставляло нервничать еще больше. Просыпаясь каждую ночь, первым делом она лихорадочно ощупывала простыни: не намокли ли, потом долго лежала, прислушиваясь к себе: то ей казалось, что там что-то кольнуло, то вдруг ощущалось, что здесь что-то сжалось.

Юленька постоянно ждала того самого момента, но наступил он, как это часто случается, совершенно неожиданно. По ее представлениям, произошло именно то, чего она так страшилась: она оказалась совершенно не в том месте, когда начались роды. Но и покупатели, и персонал продуктового магазина, в котором девушка стояла у прилавка, делая нелегкий выбор между сыром и вареной колбасой как раз тогда, когда из нее хлынул литр прозрачной жидкости, не позволили ей умереть от ужаса те бесконечные сорок минут, что добиралась специальная «Скорая помощь». Действительно, окажись Юленька один на один со своим состоянием в стенах пустой квартиры, и кто знает, какие баллы по шкале Апгар[8]получила бы девочка, рожденная ею пятнадцатого июня две тысячи четвертого года. Малышка оказалась совершенно здоровой и тут же была названа Вероникой в честь единственной бабушки.

— Дедушка? Ты хочешь сказать «дедушка»? — спрашивает Артем у мальчугана, который указывает на него пальчиком и повторяет, как заезженная пластинка:

— Де-е-е, де-е-е, де-е-е.

— Нет, дедушка — это на полке, видишь, стоит фотография? — Если бы на месте этого мальчика был другой ребенок, Артем, не задумываясь, подхватил бы его на руки, чтобы поднести поближе к снимку. Но сейчас он лишь усердно машет рукой в сторону фото, стараясь заострить внимание маленького собеседника на том, что он говорит: — Ну, посмотри! Вот здесь твой дедушка вместе с бабушкой. Посмотри же, поверни голову!

— Де-е-е, де-е-е, — талдычит свое ребенок, подходя ближе к Артему.

— Да нет же, малыш, я просто Артем. Лучше скажи «а-а-а», — мужчина ласково смотрит на пятилетнего ребенка, дергающего его за штанину.

— Де-е-е, де-е-е, — интонации мальчика повышаются, становятся визгливыми, в звуках проскальзывают плаксивые нотки.

— Хорошо, давай я буду дедушкой. Если хочешь, называй меня так. Ты, пожалуйста, только не нервничай. Мама услышит и расстроится. Мы же не хотим расстраивать маму, правда?