Зулали (сборник) - Наринэ Абгарян

Правнук Бенканц Софы родится через год. Услышав радостную весть, она первым делом поделится новостью с мужем: Мисак-джан, родился наш Ваанчик, четыре триста, пятьдесят один сантиметр, говорят – копия своего деда. Вернулся наш сын Ваан, Мисак-джан, вернулся!

Вечером на огонек заглянет Макаранц Олинка. Принесет прехорошенькие вязаные носочки – полосатые, со смешными помпончиками. А назавтра, оставив перед глиняным бюстом тарелочку с сухофруктами и орехами, бабо Софа, надев свое лучшее платье, повязав шелковый передник и собрав внушительную провизию, поедет в город. Вернется спустя два месяца, сразу после крестин правнука – довольная и умиротворенная, с кипой фотографий, которые тут же разложит перед бюстом мужа и подробно обо всем отчитается.

Такая вот жизнь. Другой в краю победивших старушек не бывает.

Бенканц Нану невзлюбил свекор. Обычно как бывает: свекровь сноху терпеть не может, а свекор привечает. А тут какая-то странная получилась история: женская половина семьи в составе свекрови-пенсионерки и двух великовозрастных и незамужних золовок приняла Нану как родную, а свекор возненавидел с первого взгляда.

Свекра звали претенциозно – Ашхарапет[10], но за глаза все его называли Птичьим Поильником – за малый рост и беспросветную неказистость: злые мелкие глазки, рот набекрень, лопоухий и лысый, что твой локоть. Одним словом – не Ален Делон, и даже не Митхун Чакраборти, любимый артист старшей дочери Анки, разбивший ей сердце женитьбой на какой-то вертихвостке-модельке. Простить такую неразборчивость прославленному индийскому артисту Анка не смогла и выкинула на помойку пачку кустарных, нащелканных с экрана зеркальным «Зенитом» фотографий. Однако забывать Митхуна она не стала – так и хранила его образ в своем сердце, напевая песни из его фильмов, почти всегда мимо нот, но с неизменной проникновенностью. Анке не повезло – внешностью она пошла в своего отца, такая же некрасивая, лопоухая, с нездоровым цветом лица и криво изогнутым краем рта – словно оттянули пальцем уголок губы и не отпустили. Нана Анку очень жалела – та была доброй и ласковой женщиной, с бесконечным запасом терпения и великодушия, другой на ее месте озлобился бы на мир и замкнулся в себе, а Анка принимала свой облик как данность и никогда не жаловалась.

Младшая золовка Наны, Осанна, осталась в старых девах из принципиальных соображений – за того, кого она любила, отец не позволил выйти замуж, а другим женихам она давала от ворот поворот не глядя, с нескрываемым злорадством. Осанна внешностью пошла в свою мать – большеглазая, пышногрудая, но хрупкая и ладно скроенная. Характер у нее, в отличие от старшей сестры, был жесткий, мужской, за словом она в карман не лезла и, не простивши отцу своей безмужней жизни, часто скандалила с ним, обзывая через слово старым ослом. Отец синел, хрипел, хватался за сердце, но в долгу не оставался – кричал и топал ногами, исходя слюной и желчью, и обзывал младшую дочь неблагодарной дрянью. Заслышав их ругань, Нана уходила в свою комнату и плотно прикрывала дверь – несмотря на нелюбовь свекра, она его очень жалела, ведь нет для человека пытки страшней, чем презрение собственного ребенка.

Каро, муж Наны, был младшим, долгожданным ребенком. Когда он родился, Анке было восемнадцать, а Осанне – пятнадцать. Вторые роды у свекрови случились очень сложными, потому вердикт врачей надежды на новую беременность не оставлял. Но прошло четырнадцать лет, и свекровь не иначе как чудом понесла, а в положенный срок разрешилась здоровым, хорошеньким кареглазым мальчиком. Птичий Поильник на радостях закатил большой пир, на котором гуляла чуть ли не вся деревня. Не приглашенными остались лишь родственники Наны, с которыми он на протяжении всей жизни с упоением скандалил. Причиной вражды стала история полуторавековой давности: однажды прапрабабка Наны, известная на всю округу знахарка и колдунья, сглазила домашнюю живность прабабки Птичьего Поильника. Живность от ее сглаза сдохла, а козел прабабки сошел с ума и убежал за перевал, где, среди неприступных горных вершин, и провел остаток жизни в статусе свободного горного аксакала. Вражда между семьями тогда разгорелась нешуточная, однажды дед Птичьего Поильника даже был застукан за попыткой поджечь дом знахарки, но дело до суда не дошло – прапрабабка Наны великодушно его простила и отпустила восвояси. Никто из деревенских не знал причины сглаза – знахарка слыла женщиной справедливой и беззлобной, но ходили слухи, что прабабка Птичьего Поильника сама напросилась, подсыпав в корм коней знахарки крестовник и чемерицу, от которых, как известно, животные умирают в тяжелых мучениях. Правды спустя почти сто пятьдесят лет никто бы не рассказал, но неприязнь между семьями так и осталась, притом подпитывалась она исключительно злопамятностью Птичьего Поильника, не упускавшего возможности при любом случае припомнить родственникам Наны о недостойном поведении их прабабки. Родственники крутили пальцем у виска и на всякий случай держались от Птичьего Поильника на расстоянии, считая его сумасшедшим. Нана узнала о вражде уже после знакомства с Каро – ее родители, получив повышение по службе, переехали в райцентр и давно забыли об этой истории. Вспомнили о ней, когда сообразили, кого их дочь определила себе в женихи. Впрочем, отнеслись они к ее выбору благосклонно, отец даже обрадовался – мало ли, вдруг эта свадьба станет счастливой возможностью навсегда покончить с нелепой неприязнью между потомками двух неуступчивых старух.

Познакомились Каро с Наной в городе. Оба жили в общежитии, учились в университете, она – на биолога, он – на экономиста. Любовь случилась не сразу, Каро тогда встречался с другой девушкой, и даже сватался к ней – два года отношений обязывали. Но потом они расстались, причин разрыва Нана не знала и не хотела вникать, справедливо решив, что прошлое мужа никоим боком ее не касается. Первое время она относилась к ухаживаниям Каро с недоверием, считала, что он таким образом пытается отвлечься от болезненного расставания. Ей недавно исполнилось двадцать три, и позволить себе пустые, необременительные отношения она не могла – пятый курс, взрослая жизнь, пора замуж и создавать семью. Если у Каро и были намерения развлечься, они улетучились, напоровшись на холодное безразличие Наны. Задетый неприступностью девушки, он загорелся желанием всенепременно заполучить ее и удвоил натиск: то в кино пригласит, то пирожков с повидлом из студенческой столовой притащит, то побитый букет гвоздик преподнесет – до того жухлый, хоть немедленно выкидывай. Нана относилась к бюджетным ухаживаниям кавалера с пониманием – студенческая жизнь к шику и роскоши не располагала. Она благосклонно принимала букет и немедленно разворачивала реанимационные процедуры: обрежет косо стебли, оборвет часть листиков, чтобы цветам легче было выправиться, кинет в воду кусочек сахара и таблетку аспирина, поставит вазу на подоконник, предварительно захлопнув форточку, чтобы не было сквозняка. К утру гвоздики оживали, расправляли лепестки и наполняли комнату неожиданно резким, сладковатым ароматом. «Словно на кладбище проснулась!» – морщила нос соседка Наны, распахивая настежь окно. Красные гвоздики были самым ходовым товаром, именно с такими было принято посещать могилы. Из-за печальной популярности они стоили сущие копейки и пользовались большим спросом у стесненных в средствах молодых людей.