Архон - Кэтрин Фишер

Сетис кивнул. Тот человек годился ей в отцы. Она облизала губы.

— Он добрый. Обгорел на большом пожаре, в одной из черных нефтяных ям. Его честь замарана, теперь он недостоин быть отцом племени, потому что вождь должен быть красивым, без изъянов. Как Архон. — Она опустила глаза. — Говорят, раньше Харед был очень красив.

Игроки опять кинули кости. Услышав их стук, девушка забеспокоилась, бросила взгляд в ту сторону.

— Чтобы восстановить честь, я должна родить ему сына, иначе он меня прогонит. Попроси Архона послать мне сына. Тогда я передам твое письмо.

Приподнялся полог шатра. Сетис сжал ее руку с пергаментом и прошептал:

— Попрошу. — Потом обернулся, схватил кувшин, дрожащими руками налил себе воды. Он не поднимал глаз, но слышал, как входят мужчины. Они сели вокруг него, и, выпив воды, он увидел наглую ухмылку Лиса. Рядом с Харедом расположился Шакал, при каждом движении с его одежды сыпалась красная пыль.

— Где музыкант? — Лис забрал у Сетиса кружку.

— Спит.

Шакал покосился на него.

— Лис, сходи приведи его.

— Боишься, они сбегут? — Сетис старался не выказывать волнения. Он прислушивался к тихим разговорам женщин за спиной, к перестуку ткацких станков. Харед встал, прошептал что-то жене, потом вернулся и сел. Сетис подвинулся, освобождая ему место.

Шакал устремил на юношу свой загадочный взгляд. Потом сказал:

— Мы купили зерна, воды и фруктов. Буря идет на убыль, и, по словам наших новых друзей, скоро можно будет трогаться в путь.

Сетис в задумчивости кивнул.

— Что-то не так?

— Нет, всё в порядке. — Он пытался говорить обычным тоном, но от Шакала не укрылось его возбуждение. — Пожалуй, волнуюсь немного. Алексос… ему всего десять лет. А этот путь и для самых сильных из нас станет нелегким испытанием.

Грабитель могил выпил воды, откинул с плеч длинные светлые волосы.

— Волнуйся лучше за себя. Писцу не часто приходится ходить пешком.

— Зато часто приходится работать головой, — обозлился Сетис. — А мои мозги вам понадобятся.

— Насколько я помню, — ледяным тоном отозвался Шакал, — твой ум замешен на предательстве.

— А твой — на бесчестии.

За ними наблюдал Харед, на его изуродованном лице отразилось изумление.

— Вы разве не друзья? — тихо спросил он. — Если люди не доверяют друг другу, им нельзя идти в пустыню. В пустыне можно надеяться только на своих спутников. В тех местах человек как на ладони. С него слетает вся шелуха, и душа обнажается.

Сетис отвел глаза. А Шакал спокойно ответил:

— Будем надеяться, с нами такого не случится.

Вернулся Лис. У него за спиной стояли Алексос, сонный и взъерошенный, и сердитый Орфет. Женщины остановили ткацкие станки и подняли глаза на Архона. При виде него в их лицах вспыхнуло нечто доселе невиданное — нежность, сострадание. У юной жены Хареда на глазах выступили слезы.

Алексос сел и взял инжира.

— Мои любимые, — радостно сообщил он, глядя на ягоды.

Орфет налил вина, опрокинул в рот целую чашу и налил еще. Его руки дрожали, кожа на лице и голом черепе покрылась коростой. Маленькие глазки опухли, одежда запачкалась.

Шакал недовольно глядел на него.

— В пустыне никакого вина не будет.

— Я сам себе понесу.

— Мы понесем воду, толстяк. Воду и только воду.

— Да, Орфет, — сурово подтвердил Алексос. — Не бери вина. Оно вредит тебе. Портит твою игру.

Толстяк обернулся к мальчику, нетвердой рукой взъерошил ему волосы.

— Тогда я сейчас выпью сколько смогу. А что до моей игры, дружище, с ней покончено. Песни иссякли.

— Мы их найдем. — Алексос в задумчивости посмотрел на Хареда. — Благодарю тебя за доброту. Да будет мое благословение на тебе, твоем народе и твоих детях.

Бывший вождь повернулся к нему здоровым глазом.

— У меня нет детей, — уныло промолвил он.

Алексос пожал плечами.

— Здесь перекресток, — сказал он. — Отсюда начинается много разных дорог.

Посреди озадаченного молчания из-за занавешивающего вход полога выглянула рыжая голова Лиса.

— Вожак, буря закончилась, — сообщил он. — Можно идти.

Каждый из них, кроме Архона, нес тяжелую поклажу: провизию и воду. Алексос же имел при себе только посох, который ему дала Гласительница. Он поигрывал им, дразнил собак на цепи, те радостно лаяли и катались по земле. Сетис, с завистью взглянув на мальчика, взвалил мешок на спину и поправил ремни. Тяжесть поклажи пригибала его к земле. Сама мысль о том, чтобы тащиться с такой ношей под палящим солнцем, наполнила его ужасом, но жаловаться было некому. Он знал, что как раз этого Лис от него и ждет, и потому хранил упрямое молчание.

— Желаю удачи, — сказал им Харед. — Да пребудет с вами Царица Дождя и благосклонность Теней.

— Только Теней нам и не хватает, — сухо отозвался Шакал.

Он стремительно зашагал прочь, Орфет и Лис поспешили за ним, а Алексос помахал рукой кочевникам, сказал:

— До свидания! — и босиком побежал вперед, на посохе перепрыгивая через камни.

Сетис сделал несколько шагов и оглянулся. Женщины вышли из палатки и смотрели ему вслед; он нашел глазами ту, молоденькую, с лицом, наполовину скрытым чадрой, и их глаза встретились. Надо бы поговорить с Алексосом, но что может сделать мальчик? Про письмо следует помалкивать. Сначала он было подумал, не рассказать ли о нем остальным. А почему бы и нет? Почему не признаться, что Аргелин шантажировал его, угрожал его семье? Он отвел взгляд и поплелся прочь, подальше от отчаяния в глазах девушки. Он понимал, почему ни с кем не поделится своей тайной. И причина была так страшна, что он едва осмеливался признаться в ней самому себе. Потому что, если не случится ничего другого, ему придется выполнить то, о чем просил генерал.

А если Шакал или Орфет узнают об этом, они перережут ему горло.

Пройдя еще немного, он опять оглянулся, но лагерь уже опустел. Перед ним расстилалась древняя земля, покрытая красной пылью, выжженная, иссохшая, погруженная в зловещее молчание.

Он поправил мешок, от которого уже заныли плечи. И уныло поплелся вперед. В пустыню.

Вокруг этих людей простирается мир, о котором они ничего не знают.

В этом мире земля складывается в силуэты Великих Зверей, деревья становятся женщинами, звезды падают с неба, как спелые плоды. Об этом мире знают только поэты и певцы, а когда они забывают о нем, то погружаются в печаль и идут искать Колодец.