Драконы ночи - Татьяна Степанова

– Это не насчет сына учителя? – сразу насторожился дежурный.

– Я слышала, что в городе мальчик пропал. Но… нет, это другой вопрос. – Катя не собиралась объясняться здесь «на торчке» при беспрерывно звонившем телефоне. Ей нужен был «профи», а дежурный – это всего лишь дежурный. Как она поняла чуть позже, все эти колебания, нерешительность стали ее второй ошибкой.

– А нет сейчас никого в отделе. Все по двое суток на ногах, весь отдел по тревоге поднят был, брошен на поиски. Сейчас дали пока что отбой. Кто был на сутках – все отдыхают.

– Простите, коллега, но я не могу ждать. Дело очень серьезное.

– Ну попробуйте, товарищ капитан, подняться в седьмой кабинет, это на втором этаже в пристройке – по коридору налево. К майору Шапкину. Он здесь еще, домой не уходил.

Катя поднялась на второй этаж. Коридор, двери, двери… Какая тишина в отделе. А вот тут работают – монитор компьютера светится. Но это 19-й кабинет, а ее дорога в седьмой.

Она постучала в нужную дверь, открыла порывисто – клубы сизого дыма и двое мужчин. Один – у окна, второй сидит, сгорбившись, на стуле.

– Закройте дверь!

– Извините, мне нужен майор Шапкин.

– Я занят. И освобожусь не скоро. Надо вам – тогда ждите, если не надоест.

Катя опешила. Он, этот майор, захлопнул дверь, едва нос ей не прищемил! А тон какой! Вот такие барбосы, которые так гавкают на людей, и разрушают в одночасье в глазах простого обывателя светлый, незамутненный образ «солдата правопорядка, стоящего на страже закона».

Полыхая гневом, как факел, Катя спустилась в дежурку:

– Кто еще, кроме Шапкина, смог бы переговорить со мной?

– А что, послал вас куда подальше? – полюбопытствовал не дежурный, нет, его юный помощник.

– Замолчь ты, это коллега с Москвы, – дежурный засопел. – Да нет никого, я ж сказал, часа через два подойдут. У нас в 15.00 снова поисковые мероприятия будут продолжены. А кто там у Шапкина?

– Уткин у него. Они только что из дома его привезли, там шифрограмма с Ростова, – пояснил помощник. – Девушка, а что вам майор сказал-то?

– Сказал, что освободится не скоро. Ждите, мол, пока не надоест. Но я не могу ждать. Это очень срочное дело.

– Так вам же кто-то именно по несовершеннолеткам нужен, – помощник развел руками, – а Роман Василич у нас по ним самый спец. Лучше и нет никого. И по ним, и по этим самым… по педофилам тоже. Он сейчас просто старший опер, а прежде-то в Бадаеве криминальную милицию возглавлял, замнач управления был городского. – Молодец-помощник в отличие от заморенного бессонной ночью, затурканного дежурного был не прочь покалякать с «коллегой из Москвы». – Орел был, вот так весь город держал, да вот не удержался сам-то – сняли, а проще сказать, вон поперли.

– Сняли? За что? – Кате сразу расхотелось общаться с этим самым Шапкиным.

– Не за взятку, нет, – утешил помощник, – за превышение полномочий. За доведение до самоубийства.

– А ты, Артюхов, не ври, чего не знаешь, – осадил его дежурный.

– Я вру? Да я эту историю от Боброва Петра Григорича слышал. А они вместе тот транспарант на площади Бадаева вывешивали.

«Какой еще транспарант?» У Кати заболела голова. Она приехала в милицию показать этот жуткий рисунок, посоветоваться с коллегами. А тут какая-то канитель…

– Про транспарант это сам Роман Василич придумал, – вздохнул дежурный. – SOS это был самый настоящий с его стороны и предупреждение городу, руки-то у него тогда уж связаны были.

– Еще как связаны, – подхватил помощник. – Понимаете, дело было в Бадаеве одно вонючее насчет совращения малолеток. Сразу несколько эпизодов, и все пацаны от десяти до двенадцати лет. Показания давали они сами и родители их на одного и того же подозреваемого. А подозреваемый известный был в городе человек…

– Гнида он был первостатейная, – буркнул дежурный.

– Гнида, – согласился помощник. – Только администрацией он всей вертел и мэром Безносовым тоже вертел как хотел. И в столице рука у него была. Нам ли не знать? – помощник покачал головой. – Эх, гражданочка, почему милицию на всех углах полощут, посылают? Потому что простить не могут, что знаем много. Все знаем и про всех. Всю дрянь на картотеке держим, и про больших, и про малых, которую те за семью замками скрыть пытаются. Этого самого и простить нам не могут, за это и ненавидят. Только и слышишь – менты да менты…

– Чего ты ей лекцию-то читаешь, жалуешься, она в столице в главке служит, сама в курсе, – хмыкнул дежурный. – Роман Василич Шапкин дело по этой гниде до суда довести пытался, оперативное сопровождение лично вел. С малолетками возился больше, чем прокурорский следователь-чистоплюй. Показания были парнишек и родителей – ну насчет изнасилования, педофилии. Арестовали эту гниду, в суд дело стали ладить. Только до суда оно не дошло, рассыпалось.

– Доказательства подвели? – спросила Катя сухо.

– Не стало доказательств, все свидетели в один момент отказались от показаний. Угрожали им, а они люди простые, пуганые. А он – подозреваемый-то, не простой человек, при власти, при должности… У губернатора на приемах бывал… Вышел он из-под ареста.

– Только Шапкина это не устроило, – продолжил дежурный. – Он диск с записями показаний всех малолеток размножил и послал веером – в мэрию, в редакцию газеты, в приемную губернатора. Но это еще не все. Он нужным посчитал город предупредить.

– Как предупредить?

– Транспарант они с ребятами из розыска навроде рекламного заказали. И повесили на центральной улице Бадаева. А там текст аршинными буквами: мол, внимание, родители и подрастающее поколение. Осторожно! В городе – педофил. И адрес, где проживал подозреваемый, и фамилия его с именем-отчеством. Увидите, мол, близко – гоните отовсюду прочь, как последнюю тварь. Что тогда в Бадаеве началось! Брожение, переполох настоящий. Эти, умники-родители, которые отказались было, трухнули – духом воспряли. Заволновался город. Едва дело до эксцессов, до самосуда не дошло. Только не успели они посчитаться, подозреваемый сам в петлю залез. Короче, повесился он. А на Шапкина бочку прокуратура покатила. Каких только обвинений ему не накидали – и самоуправство, и превышение полномочий, чуть ли не экстремизм и подстрекательство к массовым беспорядкам. Гнида-то эта, она ж не просто удавилась по-тихому, она же еще записку оставила: мол, Шапкин виноват в смерти моей, в клевете на доброе имя. Хотя многие в городе считали, что только воздух чище стал, как сдох педофил. Но нашлись и такие, которые Шапкина фашистом обозвали… Не знаю, какой уж он там фашист, а нюх у него на этих самых гнид первоклассный. Что-то и в этом деле с пропавшим пацаном он такое чует… А вы куда, коллега, неужели уходите?

– Я пойду взгляну, может быть, этот ваш Шапкин уже освободился?

Катя снова поднялась наверх. Она уже сделала для себя вывод – разговор в седьмом кабинете будет нелегкий.