Всемирный экспресс. Тайна пропавшего ученика - Анка Штурм

Когда через двадцать минут многократного писка она закончила письмо, город уже остался позади. Теперь Всемирный экспресс катил по простирающейся на многие километры скалистой Каталонии. На грядах гор возвышались крепости, а в широких, светлых долинах к небу тянулись агавы. По небу плыли облака, отливая жёлтым светом в слабых лучах осеннего солнца. Флинн, вздыхая, следила за тем, как по очереди сменяли друг друга дождь и солнце. Она понимала, что письмо к матери получилось недостаточно успокаивающим, но лучше не выходило. Поставив корявую подпись, она ещё раз пробежала взглядом текст:

«Мама, вот увидишь, я найду Йонте! Я путешествую поездом, на котором он тогда исчез. Как ты считаешь, во мне есть потенциал для большого будущего? Или для маленького? Или хотя бы для какого-нибудь?

Я даже не мечтала, что однажды так много увижу в мире. Он бескраен, устрашающ и прекрасен!

Но не беспокойся, здесь вообще-то почти как дома: вороны, хлеб и широкие поля».

Разумеется, тут она соврала – ничто в экспрессе не напоминало дом. Закусив губу, Флинн с неспокойной совестью пририсовала рядом со своим именем сердечко. Сердечки были не в её стиле – но что же тогда может успокоить, если не это?

Когда Флинн зашла в комнату отдыха павлинов, Пегс сидела в углу и читала второе письмо родителей.

Из старомодного радиоприёмника рядом с ней на этот раз лилась какая-то безумная оперная музыка.

Флинн показала ей письмо к матери, которое она положила в плотный конверт кремового цвета:

– Где я могу его отправить?

Пегс отшвырнула в сторону родительское письмо так, словно уже давно собиралась это сделать, и, выключив радио, встала.

– Слава великому Стефенсону! – воскликнул какой-то второклассник, сидевший в компании нескольких павлинов в другом конце вагона. – Наконец-то она вырубила своего Хрюкендинка!

– Это Хумпердинк! – завопила Пегс так громко, что павлины и Флинн вздрогнули. – Хумпердинк, а не Хрюкендинк, идиот! – Оскорблённо фыркнув, она вскинула голову. – Идём, Флинн!

Флинн молча последовала за ней через спальные вагоны учеников к вагону для персонала.

В отличие от вагона отдыха павлинов он был поделён на три отсека. Из узкого коридора вели три двери: в медицинский пункт, комнату отдыха для сотрудников и учительскую.

У двери в учительскую в конце коридора висел плоский красный почтовый ящик. На нём медными буквами было написано:

– Только не это! – вздохнула Флинн. Сегодня воскресенье – точнее, вечер воскресенья. Правда, Даниэль уже давно всё сообщил её матери по радиосвязи, но поскольку она, судя по всему, всё-таки подключила полицию, просто ужасно, что с письмом придётся ждать ещё неделю. Но что ей ещё оставалось? Мобильного телефона у неё нет, и ноутбуков здесь тоже не держат.

– Н-да, – пожав плечами, сказала Пегс. – Радиосвязь и письма. Всё, как и сто лет назад. Это правило ввёл лично Стефенсон. Интернета тогда не было.

Флинн удивлённо подняла брови.

– Как же он мог тогда его запретить? – кислым тоном спросила она.

Пегс же эта ситуация, похоже, полностью устраивала. Получать письма с требованиями хорошей успеваемости и прочих успехов раз в неделю ей было явно более чем достаточно.

За окнами начинал моросить дождь, забрызгивая стёкла и размывая вид на высокие светло-песочного цвета дома Барселоны. Флинн подняла руку, чтобы постучать в дверь учительской и попросить почтовую марку.

Она ещё не коснулась блестящего тёмного дерева, как из учительской в коридор донёсся голос, прерывистый, как шёпот дождя за окном:

– Гарабина, не стойте в коридоре. Бумаги у меня здесь.

Флинн замерла. Дверь была приотворена. Она взглянула на Пегс – её судорожный жест рукой однозначно говорил «Нам лучше исчезнуть!».

Но не успели они отойти и на два шага, как дверь в учительскую с громким стуком откатилась и Флинн и Пегс оказались нос к носу с мадам Флорет, державшей в руке стопку пожелтевших ветхих бумаг.

– Гарабина, что – Хтигаль?! – Мадам Флорет, сильно испугавшись, отшатнулась, и Флинн не сомневалась, что они застигли её врасплох за каким-то запрещённым занятием. – Что вы тут делаете?! – набросилась на них мадам Флорет. – Что, шпионите за мной?!

– Н-нет, – промямлила Флинн, ощущая себя и превосходящей противника, и прижатой им к стенке одновременно. – С чего бы?

Вопрос был риторическим, но мадам Флорет, набрав в лёгкие воздуха, сказала:

– С чего? Вы запрыгиваете ночью в поезда. С чего бы? Я сразу поняла, что вы будете тут всё вынюхивать. Хафельман, даже и не пытайтесь!

Пегс наклонилась вперёд, чтобы заглянуть в старинные бумаги, которые мадам Флорет тут же спрятала за спину.

– Вы думаете, в Мадриде я не заметила, как вы наблюдали за мной из окна кухни, Хтигаль?

– Вовсе и не наблюдала, – солгала Флинн. Это прозвучало так тихо и нерешительно, что она и сама бы себе не поверила.

– Вздор! – сказала мадам Флорет. – Разумеется, наблюдали. А потом из библиотеки пришли сюда следом за мной и провели несколько часов под дверью, чтобы подловить Гарабину, так?

Флинн начала сомневаться, действительно ли мадам Флорет пришла в ярость или скорее просто рехнулась.

– А что там у вас в руке?

– Ой! – Флинн чуть не забыла про письмо. – Мне нужна почтовая марка.

– Письмо в Германию? – Мадам Флорет бросила взгляд в сторону коридора, словно надеялась, что там наконец объявится Гарабина, а затем опять повернулась к Флинн. – Ладно-ладно, хорошо. Я поищу марки. Давайте сюда письмо. – Она вырвала конверт из рук Флинн и пробежала глазами адрес. – Это письмо вашей маме?

Флинн кивнула.

Мадам Флорет прищёлкнула языком:

– Даниэль ещё приложит короткое письмо с… покраснениями, – сказала она, пристально рассматривая конверт, и Флинн уже пожалела, что не заклеила его. Пусть бы Даниэль написал свои пояснения прямо на конверте.

– Спорю на сто ролингов, что она прочитает письмо, – сказала Пегс, когда они с Флинн вышли из вагона персонала под холодный дождь. Соединительный мостик был скользким, а перила – холодными как лёд. Под ногами скрипели металлические соединения.

– Она как ищейка. В первую неделю учёбы я написала родителям, что еда стала намного хуже, чем в прежние времена. После этого мне пришлось целую вечность выслушивать внушение на тему благодарности.

– Да ладно, про Йонте в письме всё равно почти ничего нет, – сказала Флинн, в то время как Пегс продолжала трещать о школьной еде. Внезапно она даже обрадовалась, что написала матери такое письмо ни о чём.