Чудо хождения по водам - Анатолий Курчаткин

Они с гуру сидели на среднем полке. В. поднялся и полез на верхний. Жарко, жарко, предупредительно оповестил его гуру. Попробую, пробормотал В.

Надень он шапочку, она, наверное, поехала бы сейчас вверх – так у него прошевелились на голове волосы. У гуру на крестце была родинка! Именно такая, какую он уже знал по видениям: похожая на головастика, а скорее на запятую, только с хвостиком в обратную сторону. Что же, картина, которую он видел в студии, – это не галлюцинация? Это было то, что на самом деле происходило? Вчера, позавчера, год назад?

В следующее мгновение В. пронзило острым, нестерпимым желанием: увидеть лицо женщины, чьи руки обнимали спину гуру, чьи вскинутые ноги были скрещены на его ногах.

– Что? Не жарко? – выворачивая к нему наверх голову, спросил гуру. – Выходить не пора? Охладиться немного.

Голоса ответить ему не было. В. только покивал согласно и полез со своей верхотуры вниз. Ему сейчас не мешало охладиться. О, ему сейчас это очень, очень было нужно.

Стоя у сияюще-хромированных поручней лестницы, ведущей в бассейн, он пропустил гуру вперед. Бархатно-шершавая красновато-коричневая родинка ударила по глазам кинжальной лазерной вспышкой. А следом – гуру, соступив на одну ступень, в гулком облаке шума и плеска еще обрушивался в воду – то, чего В. так хотел, произошло. Он желал – и случилось. Он увидел студию, наложившуюся вторым кадром на картину бассейна перед глазами, грива гуру все так же моталась над лицом женщины, но вот он отжался над нею на сильных, мускулистых руках, и лицо женщины открылось.

Оно открылось – и в тот же миг В. пожалел об этом. То, о чем думал все это время, что подозревал, боясь признаться в том самому себе, подтвердилось. Это была его жена.

В. постоял-постоял у лестницы с закрытыми глазами, вгоняя внутрь рвущееся из него желание броситься на гуру, схватить за гриву… открыл глаза, быстро прошел к крючку, на котором висела его простыня, запахнулся в нее и так же быстро проследовал к выходу из бассейна.

– Что такое? Что случилось? – прибежал к нему в раздевалку завернутый в простыню на манер древнеримских патрициев удивленный гуру. – Вам что-то не понравилось?

Желание схватить его за намокшую, висящую смоляными плетьми гриву было нестерпимым.

– Не понравилось, – коротко отозвался В., продолжая одеваться.

На неулыбчивом деревянном лице гуру выразилось испуганное непонимание. Он было ступил к В. ближе и остановился, передумав. В. одевался, – гуру стоял поодаль под сенью своего тропического эдема, смотрел на В., казалось, из него рвутся какие-то слова, но он не решается их произнести. И только когда В. уже шагнул к выходу, с чуждой ему торопливостью и горячностью попробовал изъясниться:

– Вы совершаете ошибку. Я вам обещал – помогу, и помогу – сто процентов гарантии. Я слов на ветер не бросаю. А главное – что я вам могу предложить на будущее. Того, что я, вам никто не предложит.

Удержись, молчи, ни слова, вопило все в В. Но его хватило только до двери. У двери, уже взявшись за ручку, он не выдержал. Повернулся и в упор посмотрел гуру в его черствые, бесчувственные глаза.

– Негодяй! – вырвалось из него. – Негодяй! Какой негодяй!..

И это все, больше этого он не разрешил себе ничего.

Старик, что пас коз, был сух, как его выструганная из толстой корявой ветки палка, на которую он опирался и которой погонял их. Лицо его было выжарено солнцем до шоколадной черноты, словно у какого-нибудь индуса или пакистанца, оно было даже темнее, подумалось В., чем у гуру.

– Покурить не найдется? – потыкав для убедительности в губы пальцем, спросил старик.

В. сидел на переднем сиденье своего “Фольксвагена”, распахнув дверцу и выставив наружу ноги, в руках у него не было ни сигареты, ни зажигалки, ни коробка со спичками, он просто сидел, глядя сквозь деревья на играющую под солнцем серебристой рыбьей чешуей озерную гладь, – видно, старик, бродя по лесу со своими козами, уж очень исстрадался по табаку, если решил обратиться к человеку, по которому никак не скажешь, что у него можно разжиться куревом.

– Не курю, – отозвался В. Тут же, впрочем, он вспомнил, что в бардачке лежит начатая пачка сигарет жены. Жена у В. курила. – Женские если только, – остановил он прянувшего было от него старика.

– Женские? – остановился старик. В восторг сделанное предложение его не привело. – Это такие как спички-то? То ли курил ее, то ли нет?

– Ну, какие есть. – Причин настаивать у В. не было.

– Давай, ладно, – снизошел старик. – Натерепелся, поверишь, нет. Забыл свои-то, а с этой ордой, – кивнул он на разбредшееся между деревьями поблеивающее стадо, – к народу не попрешь – начнут кидаться куда ни попадя, замучаешься потом собирать. Тебя вот увидел. Чего не на пляже, на отшибе тут, да в лесу?

– Да так, – уклонился В. от ответа, протягивая старику пачку с сигаретами.

– А то народ весь поближе к воде. К ней да в нее. По такому-то пеклу. – Старик взял сигарету, вытянул вторую, подумал и попросил: – А то еще одну? Не жалко?

– Всю возьми, – тряхнул В. пачкой. – Не жалко.

Уговаривать старика не пришлось.

– Не жалко, так и давай. Мне еще с этой ордой сколько до вечера таскаться. Он извлек из кармана штанов спички, закурил, оглянулся – все ли подопечные на месте – и, с наслаждением выпуская дым, спросил снова: – Так чего не с народом? Я-то с ордой, а тебе здесь чего?

– Да вот сигаретами вас угостить, – сказал В. Он начал утомляться стариком.

Но старик не собирался его оставлять. Он измаялся не только от отсутствия курева, но и от молчания, и ему хотелось собеседничества.

– Сигаретами, вот как. Меня, – переваривая слова В., пробуркал он. После чего поинтересовался: – А сам-то чего не куришь?

– Да так, – снова сказал В.

– Чего-то все у тебя “так” да “так”, – старик, кажется, рассердился. – Все курят, ты не куришь, ты что, святой?

– И не купаюсь еще, – сказал В.

– И не купаешься. Стоишь здесь.

– Может быть, я кого-то жду.

– А, ждешь! Вот это уже ответ. – В голосе старика прозвучало удовлетворение. – А не куришь – так ладно, здоровее будешь.

– Возможно, – согласился В.

Он окинул взглядом орду старика. И неожиданно до чего же чудесны показались ему эти рогатые, с упрямо-бесхитростным выражением вытянуто-узких морд, широко расставившие антеннами полутрубья длинных ушей белошерстые животные. Сколько выразительной живописности было в их груботесаной стати. Сколько благородного миролюбивого спокойствия в их неграциозных движениях. Ходил ходуном обдираемый ими лиственный подрост, трещали ветки, козьи вымя уже раздувались от молока, козлята, учась у взрослых, вставали на задние ноги, пытались дотянуться до ветвей, но роста им не хватало, и, выбив в воздухе беззвучную дробь передними ногами, они неизбежно брякались на землю. Что за идиллия проглядывала в этом пиршестве простой земной жизни, лишенной любых страстей и желаний, кроме естественного стремления утолить голод! Какая была безмятежная буколическая картинка.