Гринвич-парк - Кэтрин Фолкнер

— Позвольте я помогу, — решительно говорит она, словно мы группа быстрого реагирования на месте теракта.

— Сами справимся, — цедит сквозь зубы Дэниэл. Подбородок его напряжен. Он поправляет очки на переносице.

— Нет-нет, давайте я.

Рейчел наклоняется, весьма проворно вытирает лужи воды, закрывает морозильную камеру. Мы с Дэниэлом молчим, не зная, как на это реагировать.

Наконец порядок наведен. Рейчел поворачивается ко мне.

— Мне уйти? — шепотом спрашивает она, глядя на Дэниэла. Тот стоит к нам спиной.

Я смотрю на Рейчел, потом на мужа, снова — на Рейчел, на синяки, обезображивающие ее шею. Перевожу взгляд на окно. На улице льет дождь. Капли секут по стеклу, словно крошечные осколки.

— Рейчел, ты должна заявить в полицию, — говорю я. — На того, кто тебя избил. Дэниэл, — обращаюсь я к мужу, — как ты считаешь? Рейчел следует обратиться в полицию?

Он смотрит на меня, потом на Рейчел. Отвечает:

— Конечно.

Она встречает его взгляд, смотрит на меня.

— Я… я подумаю. Только, Хелен, позволь мне остаться. Пожалуйста. — Опустив глаза в пол, она кусает губу. — Всего на одну ночь. Прошу тебя… А завтра я уйду. Клянусь.

Рейчел мы положили спать на раскладном диване в свободной комнате — в комнате, которая скоро станет детской. Мне не нравится, что пришлось устроить ее там, но все другие комнаты забиты мебелью, которую переместили в них с нижнего этажа из-за ремонта. Я лежу с открытыми глазами, прислушиваюсь к стуку дождя по окну. Дэниэл крепко спит, а у меня уснуть никак не получается.

Никак. Я включаю лампу на прикроватной тумбочке, хочу взять книгу, в которой храню записку, что я нашла в ванной Рори и Серены, и фотографию из старой коробки Дэниэла. Но книги нигде нет — ни на тумбочке, ни в выдвижном ящике, ни на полу у кровати.

Через пару дней я нахожу свою книгу на кухонном столе. Как она там оказалась? Я абсолютно уверена, что вниз ее не приносила. Открыв книгу, я вижу, что и записка, и фотография исчезли.

Рейчел уже неделю живет у нас, и о ее планах нам ничего не известно. По возвращении домой мы неизменно застаем одну и ту же угнетающую картину: на полу в ванной валяются ее мокрые полотенца, на всех деревянных поверхностях — круги от кружек, из которых она пьет кофе. За завтраком она отрезает и сует в тостер толстые ломти хлеба из теста на закваске, про которые не вспоминает, пока кухня не наполняется дымом.

С тех пор, как Рейчел поселилась у нас, Дэниэл старается меньше бывать дома. А находясь дома, он каждым движением выдает свое раздражение — хлопает дверями, гремит мусорными баками, опустошая в них ведро с отходами. Дэниэл постоянно твердит мне, что я должна поговорить с Рейчел, спросить, когда она уйдет. Я объясняю ему, что это всего на несколько дней, что она беззащитна и я не могу взять и выставить ее за порог, зная, что кто-то пытался причинить ей зло. Но теперь я и сама сомневаюсь в том, что в ее планы входит освободить нас от своего присутствия.

Для женщины, ставшей жертвой жестокого нападения, Рейчел на удивление жизнерадостна. Пару раз я пробовала ненавязчиво выяснить у нее, что же все-таки произошло. Кто тот человек, который нанес ей побои. Но она, избегая моего взгляда, уходит от ответа, начинает жевать края своих рукавов или грызть ногти. Клянется, что уйдет тотчас же, как только найдет другое жилье. При этом добавляет: «Что-нибудь надежное и безопасное». Эти свои слова Рейчел сопровождает многозначительным взглядом, повергающим нас с Дэниэлом в виноватое молчание.

Она утверждает, что ищет квартиру. Но, насколько я могу судить, Рейчел целыми днями валяется на диване, слушая поп-музыку на своем телефоне, причем имеет обыкновение перескакивать на очередную композицию, не давая доиграть до конца предыдущей, отчего мне хочется скрипеть зубами. Ночью, когда мы пытаемся заснуть, я слышу визг открывающейся створки старого подъемного окна в той комнате, что отведена Рейчел. Значит, она курит. Холода Рейчел как будто не чувствует. Через открытое окно в ее комнате до меня отчетливо доносятся все шумы улицы: каждый шаг внизу на тротуаре, крики в парке, вой сирен на Трафальгар-роуд. Утром, проходя мимо ее спальни, я чувствую, как из-под двери сквозит.

Сегодня всю вторую половину дня я провела в клинике: у меня брали кровь на анализ, проверяли, не развивается ли диабет в результате беременности. Сдавать кровь нужно на голодный желудок, и теперь, тащась домой, я изнурена, готова слона съесть. Ребенок болезненно давит на мочевой пузырь. Я выхожу из метро. Заметно похолодало, студеный воздух щиплет щеки. Всю дорогу домой я думаю про последний бублик из пекарни, что утром еще оставался в хлебнице. Мечтаю, как намажу его сливочным маслом, чатни и с кусочком чеддера запеку на гриле, а потом, читая «Санди таймс», буду с наслаждением уплетать с большой чашкой горячего сладкого чая. Лишь бы Рейчел не было дома, мечтаю я. «Помоги. прошу тебя, Господи!»

Сначала мне показалось, что Бог ответил на мои молитвы. Рейчел нет, рабочих тоже. В кои-то веки в доме стоит блаженная тишина. Правда, в хлебнице вместо бублика только крошки да скомканный бумажный пакет. Дэниэл дома никогда не завтракает. Значит, Рейчел съела. Я со всей силы давлю на кнопку электрочайника, так что тот едва не слетает с базы. Пока вода закипает, звонит телефон. Я хватаю трубку.

— Миссис Торп. Вас беспокоит Моника. Я звоню по поводу переоформления вашей закладной. Мы пытаемся…

— Послушайте, — говорю я, — мы не перезакладываем свой дом.

— Хорошо. Тогда позвольте задать вам пару вопросов относительно обеспечения кредита, и затем мы обсудим…

Я со вздохом кладу трубку. Неужели нет никакого закона против телефонного мошенничества? Надо бы поискать в Интернете, что можно сделать, как их остановить. Но тут закипает чайник, у меня в животе урчит, и эта мысль мгновенно улетучивается. Я открываю холодильник, беру молоко. Пакет пуст. Рейчел. Я выбрасываю пакет в мусорное ведро. Интересно, куда она подевалась?

Дверь в ее комнату чуть приотворена. В щель я вижу на тумбочке груду грязных тарелок, с крошками, остатками еды. Я толкаю дверь, хочу посмотреть, что там и как. Оказалось, еще хуже, чем я подозревала. На комоде, который я собиралась использовать еще в качестве пеленального столика, кружки с недопитым черным кофе и гора картонных контейнеров с недоеденной пищей — склизкой лапшой и рисом, приправленным каким-то оранжевым соусом. Все это Рейчел покупает в некоем странном китайском кафе возле станции. Я смотрю направо и налево, хотя знаю, что в доме, кроме меня, ни души, затем вхожу в комнату.

Брезгливо морщу нос. Одеяло, от которого исходит затхлый запах; всюду на полу нестиранная одежда. Я переступаю через юбку с золотистыми блестками, через черные колготки, перекрученные с грязными красными трусиками, и широко открываю подъемное окно, впуская в комнату холодный свежий воздух. Белое небо, плоское, как простыня, затянуто облаками. На садовой ограде, словно канатоходец, балансирует Монти — крадучись подбирается к дикому голубю.