Бенкендорф. Сиятельный жандарм - Юрий Щеглов

Наполеон медленным и размеренно-гневным жестом взял треуголку со столика Дюрока.

— Сделайте одолжение, Дюрок, и проводите господина Толстого. Я получил наслаждение от беседы с вами, граф. — И император скорым шагом покинул одну из бесчисленных гостиных Фонтенбло, не ответив на низкий поклон русского посла и его адъютанта.

«А говорили, что он никогда не надевает больше шляпу, брошенную на землю», — вспомнил Бенкендорф, когда вслед за Толстым и Дюроком покидал гостиную.

На прощание Дюрок сказал Толстому:

— Не принимайте близко к сердцу слова моего императора, господа, он добрый властелин и никогда не откажется от своих обязательств. Что бы ни произошло, — Франции и России в конце концов суждено жить в мире и дружбе!

Нельзя отказать Дюроку в проницательности.

Сейчас сцены парижской жизни всплывали в сознании Бенкендорфа с необычайной четкостью. Промелькнувшие слова Дюрока вызвали у него злую усмешку. Мир! Наполеон и мир! Какая чепуха! Наполеон — это война! Всегда и везде.

Бенкендорф привык думать в седле. Летящий мимо пейзаж не отвлекал, а, наоборот, придавал какую-то контрастность и остроту прошлому. Путь сюда, к этим рыжим душистым полям, был извилист и крут. Пространство жизни приобретало глубину и значительность. Внезапно из-за поворота дороги выпрыгнули беленые, в желтых соломенных шапках домики Зельвы. От них, навстречу, завидев отряд Бенкендорфа, гикнули врассыпную с полсотни казаков. Передние начали вырывать из-за спин ружья и выбрасывать из ножен сабли.

— Стой! Стой! Свои! — бешено закричал Бенкендорф, зная по опыту, что в горячке всадники не сразу разберутся.

Засвистели пули — кое-кто успел выстрелить на скаку, но, к счастью, дал промах. Коренастый урядник свалился кулем с лошади и схватил бенкендорфовского аргамака под уздцы. Остальные окружили на приплясывающих от возбуждения конях, тесня и сбивая в кучу эскорт из неожиданно появившихся всадников.

— Кто такие? — крикнул урядник с угрозой, вглядываясь в лицо Бенкендорфа и пригибая мощным движением морду коня книзу. — Хранцузы?! Али пся крев?!

— Полковник Бенкендорф с пакетом от его величества к князю Багратиону. — Здесь надо четко выкладывать, иначе башку отсекут — и охнуть не успеешь.

А потом на колени — и виноваты, ваша светлость! Но зачем молчали?! Сумерки, темнело или туча солнце затянула — Не разберешь!

— Тю, ваше высокоблагородие, не признали! Звиняйте! Счас доставим к графу Михайле. Он туточки в хате.

Урядник, утратив зверское выражение, улыбался, помогая Бенкендорфу сойти наземь. Ноги совершенно онемели и не разгибались. За спиной гикали казаки, обнимаясь и хлопая друг друга по плечу: встретили своих станичников.

— А то шныряют тут всякие го́вны, — говорил радостно урядник. — Вон порубали хранцуза. Тоже кричали: стой! свои! Как же — свои! Хранцузы, как есть! — И он махнул в сторону обочины, где валялись исковерканные сабельными ударами тела.

На плече разваленного до пояса gamin[23]в синем мундирчике сидел жирный черный вран.

— Добре, что вы, ваше высокоблагородие, вовремя поспели, а то счас снимаемся: приказ вышел! Вон и граф Михайла…

Бенкендорф посмотрел вдаль, куда нагайкой указывал урядник. На пороге покосившейся нищей хаты стоял Воронцов и, узнав старого друга, зашагал к нему, призыва но взмахивая рукой.

Вскоре шаг лошадей замедлился, и впереди показались вторые триумфальные ворота. Возле них застыла, строго соблюдая ранжир, военная команда с надутым и толстеньким обер-комендантом Кохиусом и батальонным штабом. Они сияли как надраенные медные пятаки. Кохиус утопал в гигантской треуголке с развевающимся плюмажем, напоминавшим цветочный букет. Музыканты в вишневых кафтанах, расположившиеся на балконах по обе стороны арки, грянули марш. Обер-комендант, вытянувшись в струнку и отсалютовав шпагой, рапортовал без запинки. Чины штаба дружно прокричали здравицу в честь цесаревича Павла.

Тилли, которая пересела в карету Нелидовой и Борщовой, не могла вообразить и в самом сладком сне, что ей, никому здесь не известной беглянке из отощавшего рода Шиллинг фон Канштадтов, устроят грандиозную встречу. Действительность сейчас все чаще напоминала ей сон. Она и не предполагала, что русские в провинции способны подробно разработать ритуал, богато нарядить войско, со вкусом подобрать музыку и вообще радушно принимать гостей. А перед поездкой сюда ей долго объясняли, что русские варвары, питаются медвежьим мясом, а из шкур шьют мешки и спят в них зимой, спасаясь от холода. Втолковывал небылицы местный монбельярский энциклопедист и поклонник Жан-Жака Руссо мсье Кальен. Он призывал Тилли не доверять Христофору Бенкендорфу и опасаться злонамеренного обмана. Правда, великая княгиня сообщала иные сведения, но и ее, быть может, сумели обмануть.

— Климат, мое дитя, там ужасный, — пугал мсье Кальен. — Тучи ядовитых насекомых. Дорог нет. Повсюду бродят шайки разбойников. У них свой воровской царь — некто Пугачефф.

Тилли не верила и все-таки немного верила. Насчет насекомых и дорог, наверное, правда. Если судить по русской баронессе Лефорт — частой гостье Этюпа, то между Францией и Россией нет никакой разницы, ну хотя бы потому, что и там и там живет много французов, немцев и швейцарцев. Кроме того, не все путешественники оплевывали Россию, как мсье Кальен. Тилли Россия не казалась страшной. До отъезда в Россию Доротея смеялась над ним:

— Ты только погляди на русских и сразу поймешь, что наш Кальен глуп.

Но в Монбельяре русские редкость. И Тилли надеялась на лучшее. Надежды ее пока оправдывались. Казаки вовсе не варвары. Красивые мужчины и одеты далеко не бедно. Они больше походят на европейцев, чем некоторые жители Виртемберга и даже Парижа. Тилли вспомнила миниатюрный Монбельяр, вечные жалобы на нехватку денег для экипировки нескольких солдат. Корм лошадям и порох для фейерверка — первейшие статьи расхода, а казна пуста. Винный погреб не на что пополнять. Гардероб требует обновления каждый сезон. Шпаги и мундиры герцога отдавали в залог. Пуговицы на камзолах позолоченные, есть и из серебра. Деньги, деньги, деньги! С утра до вечера споры о деньгах и взаимные обвинения. Где их достать? Откуда получить? Или проще — выкачать. У кого-то их надо отнять. Виртемберг — небогатая страна, гросс-герцогам вечно приходится что-то изобретать. Во времена правления Карла Александра, отца нынешнего герцога Фридриха Евгения и деда Доротеи, финансами, да, пожалуй, и всем Виртембергом управлял австрийский еврей Иосиф — хитрый и умный отпрыск богатой семьи Леви-Зюсс-Оппенгеймер. Он познакомился с Карлом Александром в Вене, ссужал его звонкой монетой и не требовал расписок.

Среднего роста, некрасивый и скромно держащийся финансист в добротном и уже изрядно потертом сюртуке пришелся по сердцу разоренному наследнику гросс-герцога Эбергарда Людвига, превратившего Виртемберг в грязный и нищий вертеп. Эбергард Людвиг высосал из страны, кажется, всю кровь. Разговор у него с подданными был короткий.