Никогда не влюбляйся в повесу - Лиз Карлайл

– Действительно, вышло скверно, – согласилась Камилла. – Мужчина должен спрятать любовницу подальше и уж потом делать предложение. Вы согласны, мадам?

Леди Шарп поставила на поднос две рюмки.

– Да! – весело бросила она. – Должен, конечно. Если намерен оставить все как есть.

– Вы так считаете? – с сомнением в голосе протянула Камилла.

Леди Шарп., протянув ей рюмку, подняла свою к глазам и принялась задумчиво разглядывать Камиллу.

– Конечно, – с самым серьезным видом кивнула она. – Совершенно в этом убеждена.

– Убеждены? Но в чем?

– Что Ротуэлл встретил наконец женщину, которая достойна его, – отсалютовав Камилле рюмкой, подмигнула графиня.

– Как сказал кто-то из великих, женитьба – весьма безрассудный шаг, – пробурчал лорд Ротуэлл, задрав подбородок вверх, чтобы Трэммел мог повязать ему шейный платок. – Клянусь Богом, еще немного, и я с этим соглашусь!

– Женитьба – очень сложное дело, – поправил дворецкий, отойдя на шаг, чтобы полюбоваться делом своих рук. – А сказал это, если не ошибаюсь, Селдон, выдающийся знаток английских законов.

– В самом деле? – Ротуэлл придирчиво оглядел себя в зеркале. Зеркало было огромное, в тяжелой золоченой раме. – Кстати, Трэммел, вам не кажется, что это несколько унизительно – знать, что твой дворецкий в чем-то образованнее тебя самого?

Взгляд Трэммела задержался на правой манжете барона. Вокруг пуговицы болталась нитка.

– Я бы сказал – куда унизительнее терпеть, что дворецкий помогает вам одеваться, – проворчал он, потянувшись к шкафчику, где лежали ножницы. – Надеюсь, хоть теперь, милорд, когда вы наконец надумали жениться, у вас найдется время нанять себе лакея, как все нормальные люди!

– Для чего! Зачем мне лакей? – прорычал лорд Ротуэлл. – Осталось только пережить этот чертов прием, а потом саму свадьбу! А после этого, Трэммел, можете снова всласть муштровать слуг. Займетесь любимым делом.

Трэммел аккуратно обрезал нитку, после чего помог барону облачиться в парчовый жилет. Но не успел Ротуэлл вдеть в него руки, как услышал неодобрительное цыканье, которое издал дворецкий.

– Что теперь? – рыкнул Ротуэлл. – Что вам опять не нравится, Трэммел? У меня что – видна нижняя юбка?!

Дворецкий невозмутимо обошел его кругом, еще раз окинул хозяина придирчивым взглядом, после чего поднял на барона глаза.

– Вы сильно потеряли в весе, – ворчливо заметил он. – Вам нужно регулярно питаться, милорд.

– Проклятие, дай мне сюртук и хватит об этом, слышишь?! – буркнул Ротуэлл. – Небось Обельенна снова наябедничала, так?

Пожав плечами, Трэммел подал хозяину сюртук.

– Когда тарелки возвращаются на кухню практически нетронутыми, любая кухарка примет это близко к сердцу. Естественно, мисс Обельенна обижена.

– Дьявол вас всех побери! – заорал барон. – Тогда отыщи где-нибудь собаку, и пусть сидит под столом, пока я ем, – тогда тарелки вернутся на кухню вылизанными до блеска!

Трэммел, вместо ответа бросив на него полный немою упрека взгляд, засеменил в гардеробную.

– Скоро вы станете женатым человеком, милорд, – сокрушенно покачал он головой. – Советую вам с большей снисходительностью относиться к женским причудам.

Дворецкий подал Ротуэллу аккуратно сложенный носовой платок.

– Довольно, Трэммел, – буркнул барон. – Ты свободен.

– Да, сэр! – Трэммел с поклоном удалился.

Барон, подойдя к буфету, достал из него хрустальный графин с бренди, подумал – и вернул графин на прежнее место. Стоит ему выпить хотя бы рюмку, как за ней последует другая… вряд ли он сейчас сможет остановиться. А появиться перед мадемуазель Маршан пьяным, да еще в вечер помолвки было бы чертовски унизительно.

Нет, имея дело с этой женщиной, он должен быть трезв как стеклышко. Ротуэлл сильно подозревал, что его будущая жена не только красива, но и умна – удалось же ей сделать так, что он согласился жениться на ней и вдобавок готов наградить ее ребенком! А как он целовал ее… среди бела дня, словно какую-то дорогую шлюху! Даже сейчас, стоило ему только закрыть глаза, как экзотический, немного пряный аромат ее тела вновь дурманил ему голову. Одному Богу известно, что за этим последует. Впрочем, возможно, ничего. Возможно, им будет не о чем даже разговаривать друг с другом. Скорее всего мадемуазель Маршан очень скоро поймет, за кого она вышла замуж, и будет только счастлива никогда больше его не видеть.

Как бы там ни было, сегодня лучше оставаться трезвым.

Барон пересек комнату и уставился на каминные часы. Он должен был появиться у Нэшей не раньше чем через полчаса, а от его дома до Парк-лейн не больше десяти минут хода.

Ротуэлл окинул взглядом пустую, какую-то голую комнату – одну из многих в его нелепом доме, – и ему вдруг почему-то стало до того жутко, что похолодела спина. Ощущение было знакомым – до такой степени, что избавиться от него с каждым днем становилось все труднее. Прожив тут почти год, он так до сих пор и не привык считать это место своим домом. Впрочем, а где он чувствовал себя дома – на Барбадосе? Тоже нет. Его отослали туда после смерти родителей – отправили, как какой-то груз, а вместе с ним и Люка с Зи, которая в те годы была совсем крохой. И они попали на эту чертову плантацию, которая оказалась сущим адом. В этом аду они и жили – в аду, ужасы которого невозможно даже представить себе – если, конечно, вы не раб.

Они работали, он и Люк, работали до тех пор, пока из пальцев у них не принималась сочиться кровь. Им приходилось терпеть пьяную брань и удары хлыстом, но это было не самое страшное. Муки, которым подвергалась его душа, были гораздо страшнее, и ему приходилось испытывать их намного чаще, чем физическую боль.

Даже сейчас Ротуэлл не понимал, как это произошло. Родители любили их – это было единственное, что он помнил из прежней жизни.

Невиллы всегда были бедны, но это была так называемая благородная бедность. Их отец был обычным деревенским сквайром, мать – шестой дочерью захолустного баронета. Они умерли также просто и незаметно, как и жили, – обоих унесла эпидемия холеры, выкосившая половину деревни.

Никто из их английских родственников не выразил желания взять к себе троих осиротевших ребятишек – даже мать Памелы, леди Бледсо, их тетушка Оливия, одинокая, бессердечная женщина. И в конце концов их отослали в Вест-Индию, где обитал старший брат их покойного отца – злобный, вечно пьяный и жестокий сукин сын, немногим лучше самого дьявола.

Таким было его детство – ни любви, ни родственников, которые имели бы право называться таковыми. Тридцать лет прошло с той поры, а у него так до сих пор и не было дома. Так неужели он настолько глуп, что вообразил, будто эта нынешняя попытка обзавестись семьей изгонит из его дома пустоту, мрак и одиночество, казалось, поселившиеся в нем навсегда?