Пока смерть не обручит нас - Ульяна Соболева

— Запомни эту ночь, олла, следующая может быть совсем другой.

Элизабет Блэр… Да, ее звали Элизабет Блэр. Всеми проклятая, гонимая, ненавистная дочь графа Блэр, которую окрестили ведьмой и боялись всю ее жизнь. Элизабет, заклейменная магической змеей, которая на самом деле вовсе не являлась символом колдовства, а была призвана сдерживать его. Эта змея оплетала ее руку и жалила ее своим ядом каждый раз стоило лишь ей испытать эмоции, почувствовать радость, счастье или гнев. Проклятая тварь на ее руке начинала бесноваться и пускать яд по ее венам, заставляющий корчиться от боли… Но это случилось не сразу. Она к ней принюхивалась эта дрянь. Присматривалась. По началу просто двигалась по руке, шуршала под кожей, сверкала нарисованным глазами и двигала жалом. Когда начались те видения… видения из-за которых мать-настоятельница надевала ей мешок на голову и сажала в Темную Келью как бесноватую, изгоняла из нее демонов палками, так чтоб потом все тепло болело и синяки не сходили неделями, змея словно замирала на время. Но вместо нее приходила иная боль и Элизабет перестала рассказывать о своих видениях на исповеди, хоть и клялась говорить всю правду. Наверное, именно в этот момент она и свернула с пути истинного на путь зла. С тех пор не больше не трогали.

Но видения не прекращались… Они являлись в любое время, они застигали ее за занятиями, шитьем, за стиркой, за трапезой или молитвами. Она как будто переносилась в другое место и переставала быть собой. Она видела в них мужчину с темно-серыми глазами. Он был одет не так, как одеваются в их мире. И она в них не была собой. Была кем-то другим. Была свободной, красивой и могла говорить. Элизабет не помнила, что именно говорила. Но ярче всего запомнила то видение, когда мужчина впервые поцеловал ее.

Они были близки настолько, что она могла бы назвать его своим. Он словно являлся продолжением ее самой, словно был частью ее кожи, и ее души, всего ее естества. Ее сердце оно сжималось от счастья, оно разрывалось на миллиарды осколков сверкающей радости, когда она видела его, когда видение приходило и уносило Элизабет туда, где она могла быть по-настоящему счастливой. В мир, где огромные замки врастали крышами в небо, где вместо лошадей носились железные коробки на колесах, а в небе летали стальные птицы. И ничто в ней не противилось этому, она воспринимала этот мир как свой собственный. Иногда Элизабет хотелось остаться там навсегда. Но она возвращалась обратно. Очень быстро и очень болезненно. Делая громкий вдох, открывала глаза и оказывалось, что видение длилось не больше секунды, а там… там иногда могли пройти целые часы. Целые часы любования своим Дьяволом. Так она называла его в мыслях. Потому что никогда не запоминала, о чем они говорили и как его зовут. Но он был похож на сам грех, на самое невероятное искушение.

И никто и никогда не дал бы ей объяснение, что именно она чувствует, она не знала этому названия. Молчальниц не учили испытывать эмоции их учили покорности, послушанию и святости. Усмирению всех плотских желаний. Но именно там, в видениях она узнала, что это такое — то самое желание, как от него дрожит все тело, как опаляет жаром низ живота и болят груди, как становится тяжело дышать и как саднят губы после поцелуев ее Дьявола.

А потом увидела его наяву. И не было ничего ужаснее и прекраснее этой встречи. Шок… вот, что Элизабет испытала в первую же секунду как подняла глаза на бедного крестьянина в пропитанной кровью одежде. Ей было плевать на самом деле во что он одет. На нем могли быть плетенные лапти или сапоги с золотыми шпорами, камзол или дранная рубаха. Она посмотрела в глаза и пропала. Потому что это был ОН. Потому что узнала бы его даже с закрытыми глазами ведь ей было достаточно почувствовать его запах. Разве это не судьба? Разве это не значит, что они предназначены друг для друга? Разве нет в этом ничего дьявольского? И плевать. Она бы продала душу за эту встречу кому угодно.

Никогда не думала, что такое может случиться именно с ней. В монастыре этому не учили. Никто не рассказывал маленькой послушнице о мужчинах и тех соблазнах и смятении, которые они несут женщине. Их готовили к совсем иному — к услужению Господу, к смирению и молчанию. Ибо молчание не дает Сатане возможности совратить с пути истинного, не находит отклика и обходит праведников стороной. Зашивала его раны, а сама стыдливо опускала взгляд, когда горящие глаза мужчины обжигали ей лицо, обжигали все ее тело. Она бы назвала его порочным, если бы не это сладкое ноющее чувство внутри, которое не могло быть грязью, оно так напоминало Рай, описанный в священных книгах. Ведь именно он переполнял все ее существо. Тогда змея укусила ее впервые, на руке появились две кровоточащие раны, а кожа вздулась и покраснела.

Элизабет испугалась. Каждый вечер перед трапезой мать настоятельница смотрела их руки. И иногда выдергивала из шеренги некоторых девушек. Им предстоял обряд очищения от скверны. Так назывались грешные мысли и желания послушниц. Очищение проводилось в зале прилюдно. Виновницу привязывали к столбу и били крапивой. Везде, по всему телу, по рукам и по лицу. До крови, до ран. Потом бросали в темную келью и закрывали там на сутки со связанными руками. Так чтоб не могла чесать и трогать адски зудящее тело.

Степень наказания зависела от степени совершения греха. Некоторых били плетьми, а одну из послушниц лишили рук. Поговаривали, что она совершила рукоблудство. Удовлетворила себя и испытала самое постыдное, что может испытать послушница — плотское наслаждение.

А наслаждение — это сам дьявол внутри вашего тела, он поселяется внутри и совращает других, распространяется как эпидемия, превращая все вокруг в пристанище разврата.

Ей в ту ночь удалось избежать наказания, она порезала себе руку специально и ее отстранили от работы на кухне. Элизабет знала за что укусила ее змея.

За то, что пока бинтовала своего Дьявола, смотрела на его губы, на ресницы, на его руки и хотела всего этого дотронуться, прикоснуться к нему и ощутить, как он прикасается к ней. Только уже по-настоящему. И с тех пор как встретила его, видения прекратились…

Он приходил. Часто приходил и прятался за деревьями. А она ждала его каждый день. И ее сердце наполнялось счастьем, когда пыль из-под копыт его лошади поднимала столпы на дороге, ведущей к монастырю. Шла с чаном к воде и знала, что следом идет, как зверь за добычей и ощущать себя его добычей было самым волнующим и прекрасным на свете. Ей хотелось, чтоб он, как коршун, навис над ней и схватил ее в вои лапы.

Ей нравилось видеть, как вспыхивает его взгляд, как становится из светло-серого темным, страшным, похожим на смертельный вихрь облаков в грозовом небе. Как он следит за ней, пока она полощет белье в воде. Ветер треплет его волосы, швыряет назад, открывая высокий лоб. У него невероятно красивое лицо. Нет, Элизабет не видела много мужских лиц, чтоб можно было сравнить, но у красоты разве есть критерии, есть какие-то каноны? Люди видят красоту сердцем. Как рисунок, который привлекает взор, сводит с ума и заставляет смотреть снова и снова. Так и он… Как самый диковинный рисунок. Слившийся с природой хищник, притаившийся за деревьями и всматривающийся в нее так, словно сожрать хотел.