Билет на ладью Харона - Василий Звягинцев

Еще одна деталь — власть монарха есть не право, а обязанность, которая и наделяет его верховными правами. Соответственно, это распространяется и на подданных. Подданный в монархии имеет больше, чем политические права, он имеет политические обязанности.

Кроме того, очевидно, что в «правовом государстве» закон никогда не может предусмотреть всех ухищрений человеческого поведения, а в монархическом государстве воля государя, вера в него подданных поддерживает сознание, что высшая правда выше закона. Народ обращается к государю, когда требования законов расходятся с жизненными реалиями и царская прерогатива — решать дела по закону нравственному.

И в то же время царь, как единоличный представитель верховной власти, не в состоянии исполнять государственные функции в полном объеме. Он должен привлекать к управлению людей наиболее способных и подготовленных, отличающихся обостренными чувствами чести и долга. Перед народом и монархом. Их принято называть аристократией. Аристократия в случае необходимости призвана компенсировать личные недостатки монарха, ибо в ее составе всегда можно найти людей способнее самого царя, но отнюдь не претендующих, на этом основании, на право сменить его на престоле.

В монархии человек обладает обостренным чувством собственного достоинства и чести, легко принимает идею ранга, так как и ранг монарха, и ранг других людей измеряются одинаковыми критериями…

Верность монарху, исходящая из основ монархического сознания, принятая добровольно и невынуждаемо, и есть истинная свобода…

Майе хватило терпения и выдержки дослушать Вадима до конца. Только с мимикой ей не всегда удавалось совладать.

Ляхов замолчал, промочил горло вином.

— Спасибо за интересную лекцию. Вижу, тема тебя волнует и продумал ты ее глубоко. И, наверное, свой выбор сделал. Так? — спросила Майя совершенно серьезно.

Он пожал плечами.

— Чисто теоретически мне на данные положения нечего возразить. Кроме того, нарисованная картинка выглядит привлекательно и в эстетическом плане. А что касается практики… Я уже говорил твоему отцу, переворотов мы не затеваем.

— Но теория отработана, чего уж скромничать. Из одной только любви к философии десятки серьезных людей не стали бы время тратить. Считай, что меня ты тоже убедил. Только вот хотелось бы узнать одно-единственное. Если Великого князя я еще могу представить себе рыцарем без страха и упрека, в духе твоего учения, где ты собираешься взять аристократов? Таких, как ты их тут разрисовал?

— А чем плохи хотя бы мы с Неверовым? — сказано было явно с эпатажной интонацией, но Майя и это приняла серьезно. Она вообще была настроена сегодня на серьезный разговор.

— Вы — неплохи. На роль верных величеству мелких баронов вполне годитесь. Замок или поместье в награду за труды, дружинка не слишком большая, с которой всегда явитесь по первому зову. Но ведь ни министрами, ни командующими армиями вас не сделают. Все равно таким, как ты, дорогу перебегут и более наглые, и более беспринципные…

— А вдруг да нет? Вдруг на те посты попадут как раз те, кто нужен, и по способностям, и по вере? Знаешь девиз ордена Святого Владимира — «Польза, честь и слава!»?

Умная Майя, которая все больше и больше ассоциировалась у него с миледи де Винтер в исполнении Милен Демонжо, из памятного только истинным любителям кино фильма шестидесятых годов прошлого века, ответила, мило улыбаясь:

— Опять к тому же и вернулись. Осталось выяснить, есть ли такой способ на самом деле, в чем он заключается и знаешь ли его ты?

Ляхов, медленно дотянув сигарету до середины, положил ее на край пепельницы. И сказал, практически не двигая губами:

— Вон там, сзади, справа от тебя, сидит парень. Что-то мне он сильно не нравится. Не оборачивайся.

И громко:

— Пойдем потанцуем. Музыка уж больно…

Музыка и вправду была хорошая.

Не нынешняя, атональная и неприятно рвущаяся в самых неподходящих местах, а грамотно аранжированное для исполнения скрипками, альтом и виолончелью танго в аргентинском стиле. Снова, совсем не к месту, Вадиму вспомнилась Елена.

На площадке между кормовой рубкой и капитанским мостиком уже танцевали до десятка пар. Среди них очень легко было затеряться от враждебных глаз, а тем более — ушей.

— О чем ты? — спросила Майя, исполняя положенные танцем движения. — Что тебя так взволновало? Или — напугало?

— Парень, — повторил Ляхов. — С двумя девицами. За столиком, единственным, откуда можно наблюдать за нашим. Я слегка повернулся и поймал его взгляд. Смотрел он до чрезвычайности неприятно. Я только не успел уловить, на тебя или на меня. Если это не твой бывший любовник, то как бы не…

Сказать — «наемный убийца» он воздержался. Чтобы не выглядеть параноиком. Скоро уже исполнится год, как уехали они из Израиля, однако слов Розенцвейга о врагах, которые могут идти по следу годами, чтобы в конце концов отомстить, забыть не получалось. Да и зачем их забывать? Не в Израиле, а в Москве весной пытались их захватить или убить лжеполицейские. И даже не один раз.

Лицо, а особенно глаза, парня ему и вправду не понравилось. Ну не смотрят так на незнакомых людей, случайно оказавшихся за соседним столиком. Чтобы оценить его взгляд, хватало Вадиму и профессионального, и жизненного опыта.

Непонимающему так с ходу не объяснишь, но взгляд, на который он наткнулся мельком, был взглядом человека, уже готового на преступление, но колеблющегося на некоей неуловимой грани. Чтобы сделать решающий шаг, ему недостает только толчка. Внутреннего или внешнего.

С подаренным Розенцвейгом пистолетом Вадим не расставался почти никогда. С одной стороны, как со средством самообороны, с другой — как с сувениром и наградой, с третьей же — как со своеобразной «пайцзой» батыевских времен. Если что, сказал ему в Хайфе майор, найди хоть в Израиле, хоть где любого авторитетного еврея, покажи табличку на рукоятке, и он тебе поможет. Проверить, так ли это, пока не довелось, но сама надежда на шанс успокаивала. Как наличие в полете парашюта.

Но сейчас-то чем пистолет ему поможет? Стрелять первым нет никаких оснований, а вторым — можно и не успеть. Вот если бы этот парень хоть немного походил на авторитетного еврея…

— Да что ты, Вадим? У меня — и вдруг такой любовник? Пусть даже и бывший. Но мне кажется, я его раньше видела… Дай-ка еще взгляну.

Майя легко взлетела по трапу на мостик, где стоял, облокотившись о леера, один из настоящих офицеров парохода. Ресторан-то он ресторан, но раз плывет по реке своим ходом, значит, кроме поваров и официантов, нуждается и в судоводителях с соответствующим дипломом.

— Простите, капитан, — нежно помурлыкала Майя, — не одолжите ли мне буквально на минутку ваш бинокль.

Отказать такой девушке штурман не мог.

Мельком поднеся к глазам окуляры, она еще раз улыбнулась.

— Спасибо, капитан. Премного вам обязана. — И так же грациозно спустилась вниз, оставив речника очарованным и слегка недоумевающим.