Повесть о прекрасной Отикубо. Повесть о старике Такэтори - Автор Неизвестен

Митиёри подозвал к себе меченосца и шепнул ему:

– Надо хорошенько высмеять мачеху.

Наконец Китаноката появилась вместе со всеми своими дочерьми и служанками. Она встретила неожиданный прием.

– Это что за бесцеремонное поведение! Здесь сидит господин тюдзё, – крикнули ей слуги.

Китаноката остановилась, не зная, что теперь делать.

Толпа стала над ней потешаться:

– Уж куда глупей! Надо было попросить монахов, чтобы вам показали, где можно занять хорошие места. А самим где найти? Видите, сколько народу. А жаль вас, бедняжек! Вы бы лучше пошли вон туда, подальше, к подножью горы, где стоит храм богов Нио. Там свободного места сколько угодно!

Опасаясь, как бы его не узнали, меченосец держался в стороне, а сам потихоньку подговаривал проказливых молодых слуг, чтобы они хорошенько высмеяли старую жену тюнагона. Те не заставили себя долго просить.

Китаноката с дочерьми продолжала стоять в нерешительности, а проходившие мимо люди безжалостно толкали их, чуть не сбивая с ног. Пусть читатель вообразит, с каким чувством эти женщины побрели назад, к своему экипажу.

Если бы с ними была большая свита, слуги их могли бы прогнать обидчиков. Но сейчас об этом нечего было и думать. Не помня себя, словно во сне, стали они садиться в экипаж, так ничего и не увидев.

– Человек этот затаил злобу против нас. Наверно, он сердится за что-то на тюнагона. От такого злобного врага можно всего ожидать! – толковали между собой женщины.

Больнее всех была уязвлена Синокими словами насчет Беломордого конька.

Призвав к себе настоятеля храма, Китаноката обратилась к нему с просьбой:

– Нам нанесли оскорбление, силой заняли наши места. Нет ли других, свободных?

– Что вы, разве сейчас найдутся свободные места! Молодые аристократы отгоняют от подмостков даже тех зрителей, которые ждут здесь с самого утра. Очень жаль, что вы приехали так поздно. Видите, сколько народу собралось на храмовое зрелище… Как быть теперь? Придется вам провести эту ночь в экипаже. Другого ничего не придумаешь. Будь этот тюдзё обыкновенным человеком, я бы попробовал усовестить его, может быть, он и внял бы моим словам. Но сейчас он стал такой важной персоною, что, пожалуй, даже сам первый министр призадумается: сказать ему хоть слово укоризны или нет. Ведь одна из его младших сестер в особой милости у государя. Невозможно бороться с человеком, который хорошо знает, что государь только его одного и послушает.

Сказав эти неутешительные слова, настоятель удалился. Экипаж был битком набит, в нем приехало шесть женщин, ведь они не думали, что придется здесь заночевать. Было так тесно – не вздохнуть, – еще теснее, чем в каморке Отикубо.

Наконец окончилась эта тягостная для них ночь. Китаноката спешила вернуться домой раньше своего ненавистного врага, но надо было починить сломанные колеса, а пока их чинили, Митиёри уже успел сесть в свой экипаж. Боясь, как бы по дороге не случилось опять какой-нибудь неприятности, Китаноката решила выехать позже его. Митиёри подумал: «Она будет потом теряться в догадках и, пожалуй, ничего не поймет. Пусть знает, что это было не случайное оскорбление. Надо подать ей какой-нибудь знак». Он подозвал к себе маленького слугу и приказал:

– Подойди вон к тому экипажу с открытой стороны и спроси: «Довольно ли с вас этого урока?»

Мальчик подбежал к экипажу тюнагона и без дальних церемоний спросил:

– Довольно ли с вас этого урока?

– Кто это говорит? – донесся голос из экипажа.

– Господин, который сидит вон там, – ответил мальчик.

Слышно было, что женщины шепчутся между собой:

– Так и есть. Он мстит нам за что-то.

– Нет еще! – крикнула в ответ Китаноката. Мальчик добросовестно передал то, что слышал. Глупая женщина смеет еще так дерзко отвечать!

– «Нет еще!» – усмехнулся Митиёри. – Не знает она, что Отикубо здесь, со мною. – И он снова послал слугу с такими словами: – Значит, вам мало этого урока? Берегитесь, в другой раз я проучу вас покрепче.

Китаноката хотела опять что-то ответить, но дочери остановили ее:

– Не говорите ничего. Дело нешуточное. – И мальчик возвратился ни с чем.

Отикубо стала упрекать своего мужа:

– Зачем ты говоришь такие слова? Отец мой подумает, что ты жестокий и злой человек.

– А разве в этом экипаже сам тюнагон?

– Нет, но там его жена и дочери.

– Если б я осыпал их знаками почтительного внимания, он был бы, конечно, доволен. Но я не отступлюсь от того, что задумал, знай это.

Вернувшись домой, Китаноката рассказала обо всем мужу.

– Правда ли, что тюдзё, сын начальника Левой гвардии, враждует с тобой?

– Что ты, ничего подобного. Когда мы встречаемся с ним во дворце, он всегда вежлив со мной, очень обходительный молодой человек.

– Не понимаю! Он всячески старался оскорбить меня. За всю мою жизнь мне ни от кого еще не приходилось терпеть таких жестоких обид. Знал бы ты, какие возмутительно грубые слова он велел передать мне, когда мы собирались в обратную дорогу! Хотела бы я отплатить ему той же монетой. – Китаноката вся дрожала от ярости.

– Увы, я стал слишком стар и все больше теряю свое прежнее влияние в свете! А этот молодой человек вошел в такую силу, что, того гляди, станет министром. Где мне тягаться с ним! Жестокую кару посылает мне судьба за грехи, совершенные в прежней жизни! Люди будут говорить, что с вами обошлись так бесцеремонно, потому что меня ставят ни во что, – сокрушался тюнагон, щелкая пальцами от гнева.

На смену весне пришло лето. Настал шестой месяц года.

Митиёри так красноречиво убеждал и уговаривал своих родителей принять сватовство куродо, что наконец они согласились. Когда тюнагон с женой узнали об этом, то чуть не умерли от огорчения и досады.

– Зять наш подло обманул нас! Ах, я хотела бы стать мстительным духом, злобным призраком, чтобы сжить его со света! – неистовствовала Китаноката, ломая в бешенстве руки.

Отикубо очень жалела отца и мачеху, думая о том, как им горько терять своего любимого зятя, в котором они души не чаяли.

Свекровь попросила ее сшить свадебный наряд для жениха, потому что никто не смог это сделать лучше Отикубо. Надо было спешно красить шелк, кроить и шить. Пока Отикубо трудилась над этим, в памяти ее снова ожили заботы и горести прежних дней, когда, сидя в своей каморке, она день и ночь шила платье для того же самого человека.

Отикубо невольно сказала:

И вновь игла в руке!

И снова свадебный наряд

Я шью для тех же плеч.

Судьба забыть мне не велит

Печали юных