Камень погибели - АНОНИМYС

Загорский с явным облегчением принял это компромиссное предложение.

– Попомни мои слова, – сказал он Ганцзалину, когда они наконец уселись есть лапшу с морепродуктами, – попомни мои слова, друг Ганцзалин: младенческая привычка человечества тянуть в рот все, что видит, рано или поздно встанет ему боком.

Пообедав, они отправились на пристань за джонкой. Выбрали не самую большую, но достаточно новую и устойчивую. Они рассматривали ее довольно долго, а, когда пришло время познакомиться с каютой, Загорский завел разговор с хозяином. Однако в ответ на его предложение тот лишь покачал головой и указал пальцем им за спину.

– Вон тот почтенный преждерождённый уже заплатил за нее деньги.

Они обернулись и увидели ухмыляющуюся физиономию Цзяньяна-гоче, который стоял, оперевшись на свой верный посох.

– Явился – не запылился, – сварливо заметил Ганцзалин по-русски.

– Приветствую, брат Цзяньян, – вежливо сказал Нестор Васильевич. – Давненько мы вас не видели.

Тибетец отвечал, что у него были важные дела, поэтому он просто вынужден был удалиться так внезапно и быстро. Но теперь, слава Победоносному, все дела закончены, и он может снова присоединиться к своим достойным спутникам. Лодку он уже оплатил, и завтра с утра они двинутся в путь. Нестор Васильевич заметил, что лодка – это, конечно, хорошо, но как быть с бурлаками? Вероятно, нужно нанять и бурлаков?

– Хозяин джонки, господин Ли, сказал мне, что прямо сейчас бурлаки не понадобятся, – отвечал Цзяньян-гоче. – В ближайшие пару дней ветер будет попутный и достаточно сильный, чтобы преодолеть течение. Он поставит бамбуковый парус, будет помогать ветру веслом, и мы пойдем налегке. А вот когда ветер стихнет или переменится, мы двинемся уже с бурлаками.

Обычный европеец усомнился бы, что такую большую лодку можно вести против течения на веслах, однако Загорский знал, что китайцы – настоящие мастера в гребле. При этом гребля их отличается от привычной нам. Одно длинное весло располагается на корме джонки, гребец шевелит им, и лодка развивает недурной ход. Конечно, чтобы преодолеть течение, этого может не хватить, но вместе с парусами у них появляется возможность продвигаться вперед достаточно быстро. Главное, чтобы ветер не сменился с попутного на встречный. Но раз кормщик их говорит, что ветер еще пару дней продержится, значит, так оно и будет. В подобных вопросах Загорский склонен был доверяться мастерам своего дела, как бы фантастично ни звучали их заявления.

Все втроем они взошли на джонку и осмотрели каюту изнутри. На дощатой палубе были расстелены сравнительно чистые кошмы, и места здесь хватало, чтобы с комфортом разместиться сразу троим.

– Хозяин Ли будет спать на палубе, – упредил вопрос Загорского брат Цзяньян, – ханьцы любят свежий воздух.

Ганцзалин посмотрел на него недобрым взглядом, однако, поскольку тибетец ничего не сказал про хуэй, не стал комментировать это весьма сомнительное заявление. Тем более, что это был обычный порядок вещей – кормчий, да и любая другая обслуга, действительно жили отдельно от нанимателей.

Здесь, в центре Китая, весна уже чувствовалась совершенно явственно. Погода к вечеру разгулялась, и путники решили выпить чаю прямо на палубе. Тут надо сказать, что иностранная физиономия Загорского вызвала необычайный интерес других лодочников, да и вообще праздной публики – даже больший, чем карлик-тибетец. Что, в конце концов, за диво такое – карлик? А настоящего заморского черта, да еще так запросто пьющего чай, увидишь не каждый день.

Мимо них медленно проходили лодки и плоты, с которых приветственно махали руками кормчему Ли, гордому тем, что он уловил таких выгодных клиентов. С левого борта подплыла к ним «цветочная лодка», или, попросту, плавучий бордель, Увидев иностранца, оттуда высунулась преотвратного вида старуха. О таких в книгах обычно пишут – «со следами былой красоты на лице». Но, разумеется, никаких следов там не было, как никогда не было и никакой красоты. Вместо нее имелась только жадная и при этом льстивая физиономия старой лисы. Старуха закланялась и стала спрашивать, откуда и по какому делу приехали к ним в Ханькоу драгоценные господа?

Загорскому соседство с борделем не очень понравилось, но он все-таки посчитал нужным ответить, хоть и кратко, что приехали господа из России по торговому делу. Откровенно говоря, он не думал, что неграмотная старуха поймет, о каком именно государстве идет речь, но та проявила неожиданную эрудицию и сказала, что были у нее клиенты из России. По ее словам, русские очень любят выпить, после чего непременно начинают петь песни. Сказав так, старая ведьма скорчила жалостную физиономию и запела. Слов было не разобрать, но мелодия слышна была очень хорошо: старуха старательно выводила «Степь да степь кругом».

– Да, – сказал Ганцзалин философски, – куда ни сунься, родина везде достанет.

Заметив, впрочем, что пение ее не особенно нравится иностранцу, старуха петь прекратила, зато хлопнула в ладоши, и на нос ее лодки выбежали две девочки. Это были сущие дети: одной было лет двенадцать, другой – не больше десяти. У обеих, разумеется, ноги были бинтованы, так что по палубе они не шли, а ковыляли. Но это было бы еще полбеды. Хуже было то, что девочек размалевали и разодели под взрослых. Встав рядом, они запели песни – сначала что-то патриотическое, а затем и вполне похабное, как и положено лодочным певичкам вне зависимости от возраста.

Загорский велел Ганцзалину дать содержательнице притона несколько чохов с тем, чтобы концерт был прекращен, а цветочная лодка ехала бы своим путем. Ганцзалин так и сделал, однако, перебрасывая старухе связку монет, перекинулся с ней парой слов.

– О чем вы там говорили? – нахмурил брови Загорский.

– Я спрашивал, нет ли у нее певичек повзрослее, хотя бы лет шестнадцати.

Нестор Васильевич поморщился: что ему нужно от публичных девок?

– То же, что и всем, – отвечал Ганцзалин. – Я мужчина, а у мужчин есть свои надобности.

Нестор Васильевич хотел было что-то сказать, но покосился на брата Цзяньяна и промолчал…

– Как гласит пословица, насильно буддой не сделаешь, – сказал тибетец и скрипуче засмеялся.

* * *

Ночь на реку спустилась быстро, еще пять минут назад были сумерки, ан глядь – уже проступили в вышине звезды.

– Ну, – сказал Ганцзалин, притворно зевая, – пойду спать.

И исчез в каюте. Брат Цзяньян поглядел ему вслед, как показалось Загорскому, с какой-то глухой тоской.

– Пошел спать, да не сказал куда именно, – проговорил он. – А и не надо, и так ясно – в цветочную лодку пошел, надобности удовлетворять. Завтра будет время отоспаться.

– Отоспится еще сегодня, – отвечал Загорский, – я велел ему быть на лодке не позднее одиннадцати.

Карлик пробурчал в ответ что-то неразборчивое. Вечер был прекрасен, но немного холодноват, и около десяти Нестор Васильевич отправился в самодельную каюту – спать. Спустя несколько часов его разбудило чье-то кряхтение.