Эпоха Мертвых. Экспедитор. Оттенки тьмы - Александр Афанасьев

Главная задача, которую поставил Тепкоев ученым, – создать своего рода «живую бомбу» – зомби, который может доставить пояс смертника в нужное место. Если удастся наладить хотя бы примитивное управление зомби, то у него в руках окажется неисчерпаемый ресурс смертников, которых не надо готовить.

Главным в спецлаборатории был ученый по имени Танзил Шарипов. Он был из Дагестана, работал до всего этого на Академию наук, занимался секретными разработками…

Сейчас он держал в руках пульт от игрушечной машинки, сама машинка ехала по лабиринту, выстроенному в бывшей столовой из столов. За машинкой, неуклюже тычась во все стороны, но все же выдерживая направление, шел зомби…

– Как? – спросил Тепкоев.

– Как и предполагали, инфразвук. Они практически не дышат, но раз у них остается двигательная активность, то и звуки они издавать могут, правда очень слабые. Человеческое ухо их не слышит, а вот они каким-то образом слышат, правда, как именно – мы не поняли. Когда зомби видит то, что может быть добычей – он издает звук, который улавливают другие зомби. И начинается охота.

– То есть вы просто записали звук?

– Да, на диктофон, он закреплен на машинке. Примитивно – но действенно. Нужна аппаратура – но не такая сложная.

– А как насчет трансляции?

– Вот с этим сложнее. Пока единственный выход – оставлять в районе цели диктофон.

– Это сложно.

– Да, но пока ничего лучше мы не придумали. Если бы работали сети, можно было бы поиграть с телефонами…

– А дрессировать?

Шарипов покачал головой.

– Бесполезно. У них нет мозговой активности.

– Совсем?

– Совсем. Мы пытались понять, есть ли у них иерархия – но поняли, что нету. У них нет главных и подчиненных.

– Но они способны к обучению?

– Да, но в небольших пределах – усвоение охотничьих приемов. Они не способны создавать долговременные стаи, если стая и создается – то ситуационно. И сразу распадается.

– Мне кажется, у них все-таки есть что-то в голове.

– Да… самое удивительное – процесс трансформации.

– В монстров?

– Именно. У нас нет оборудования, чтобы установить это точно, но я предполагаю, что процесс сходен с раком. Но он в отличие от рака контролируем и не наносит вреда организму. Просто удивительное явление.

– Да, только мы все можем вымереть.

– Притом что вирус защищает нас. От всего, включая рак и СПИД. Он каким-то образом действует на клеточном уровне.

Тепкоев размышлял – не так все плохо. Оставил где-то магнитофон, включил – все зомби и сбежались.

– На каком расстоянии действует приманка?

– Зависит от прохождения волн. Довольно большого – на прямой мы дошли до ста шестидесяти метров.

– Немного.

– При совершенной аппаратуре может быть и больше. Сейчас мы изучаем все, что можем. Например, ультравысокие частоты.

– Зачем?

– Возможно, мы найдем что-то, что сможет работать как отпугивающее средство. Включил… и все зомби разбежались.

– А люди?

– Тоже проблема. Ультравысокие частоты вызывают фобии, депрессии, самоубийства. Но возможно, есть смысл создавать что-то вроде аварийной системы.

– Включил – и испугал?

– Да, верно. Для аварийных ситуаций. Еще мы изучаем воздействие электричества…

Тепкоев похлопал ученого по плечу.

– Продолжайте…

– Нам нужны мощности. Нам постоянно обрубают напряжение… Дауд…

– Я с ним поговорю…

Тепкоев пошел к выходу, думая – что дальше? Если он доведет до ума хоть что-то, это можно будет предлагать на продажу или обмен. Или становиться самым сильным…

Один из телохранителей, как только они вышли на улицу, посмотрел наверх, вгляделся, удивленно цокнул языком.

– Э, дядя, посмотрите…

Тепкоев посмотрел на небо, в ту сторону, куда указал родственник, и увидел четырехмоторный самолет. Так как он в свое время прошел «Курсы усовершенствования офицерского состава» в Балашихе, он сразу опознал, что это не «Ан-12» и не «Ил-76». Это «Геркулес», стандартный средний транспортный самолет НАТО. Только непонятно, что он тут делает, и вообще…

Самолет начал разворачиваться и снижать высоту – и Тепкоев с ужасом понял, что сейчас будет.

– К машинам! – Он схватил кого-то за шиворот и потащил за собой…

Сегодня был знаменательный день. Тысячный день Катастрофы – и мы все еще были живы…

Хотя все мы – все до одного – прошли эту тысячу дней от первого дня до последнего. И в тылу никто не отсиделся, потому что тыла больше не было.

И фронта.

Ничего больше не было.

По этому поводу я разрешил всем, кроме ночной смены, по сто граммов. За то, что мы все еще живы. В экспедициях – был сухой закон, но сейчас можно было его и нарушить.

И нарушили. К беде.

Достали гитару, лучше всего у нас на гитаре играл Вова Крест, вот ему и дали. Он тронул струны…

Я тут же вспомнил… я еще живу на Удмуртской… двушка… мама… пластинка… открытая дверь на балкон…

Первые девушки…

Девяностый год.

Страна летела в пропасть, но вот сколько потом ни силился вспомнить – не было ощущения конца, не было ощущения чего-то страшного, неотвратимо надвигающегося на нас. У меня это время скорее ассоциируется с взрослением, с первым опытом, с первой девушкой и первым поцелуем. Может, потому я и не пропитался глухой, нерассуждающей ненавистью ко времени моей молодости и сохранил возможность рассуждать здраво.