Плотоядное томление пустоты - Алехандро Ходоровский

Когда тело становится трупом, клетки живут собственной жизнью, проявляя поразительную активность, высвобождая потаенную энергию, глубоко спрятанную мощь, чтобы в последний роковой миг защитить себя: это — трупное существование, момент невиданного испускания волн и частиц, нераскрытых сил, непроявленной энергии, первоначального света, излучаемого физическим телом, могущественным и последним признаком былой цельности. Вместо отрицания страха смерти вы должны отдаться ему, чтобы обрести иное, более обширное сознание; должны всеми средствами вызвать в своем мозгу ощущение агонии, жить в состоянии риска, наступая на хвост спящему тигру, балансируя на краю бездны, танцуя под дождем из мечей, освобождая воображение, пока вы не подпилите опоры рассудка и он не свалится в разъяренные волны. Если бы однажды вы перестали мыслить, если бы сумели, преодолев ужас и отвращение, стать «тем», чем вы являетесь, обитающей в вас «сущностью» — диковинной, как тарантул, тогда и только тогда вы начали бы видеть меня… Но, разумеется, вы не удивлены. Ваша воля побеждает мой «гипноз». И вот вы преисполнены гордости, даже не замечая, что все трое говорите враз одним голосом, отзываясь о моем мире как о «пышном спектакле, поставленном больным разумом с целью ощутить Бога». Внутренность моего сурового убежища для вас — стальной храм обширнее любого собора, с гигантскими розетками-экранами, передающими все изменения моего лица, вплоть до самых мелких. Я, одетый в раззолоченный военный мундир, скрестив ноги и соединив руки, гляжу на вас с серебряного трона, сидя между выпотрошенными Хемулем и Кондором, окруженный рабами, сотнями, тысячами рабов, которые двигаются всегда на корточках, одев плащ, шляпу и очки, как и вы. Они слагают к моим ногам драгоценности, цветочные букеты, сладости, протирают линзы телекамер, все время направленных на меня, подметают мраморный пол, смахивают пыль с магнитофонов, передающих в унисон всевозможные священные мелодии, зажигают благовонные палочки и свечи, беспрестанно бормочут невнятную молитву: «Кукара кука, кукара кай, тумба тумбита, тумба тумбай!». И для большей выразительности вокруг моего трона с опорами пятиметровой высоты развешивают невидимые нити слепые дети, расставленные кругами; они изображают птиц, хлопая руками, и поют мне хвалу голосками кастратов. Вы же, сами не зная почему, оскорбляете меня. Длинное путешествие по грунтовой дороге научило вас умирать. Мой «детский маскарад» напугал вас. Итак: покончим с игрой, покончим с ложью! Вы хотите правды. Ваше желание исполнится! Я открою вам величайший из секретов: существую только я один! Я — страна и ее обитатель, я — море, горные цепи, дорога, город, храм; я — свет и тень, сопутствующий свету. Я послал вас, чтобы вы обошли страну и нашли хоть одного праведника, но, поступив так, я послал себя самого. Я искал сам себя; найдя меня, вы нашли себя. Пребывая в поисках, вы утратили свои личности. Вы вконец отчаялись стать кем-то. Теперь я помогу вам сделать последний шаг: разбейте зеркало, откажитесь от удовольствия отражать меня, растворитесь во мне!.. Вы отступаете, машете руками, спрашивая, что мне от вас надо, зачем я привел вас сюда, если считаю никем, вы кричите, что я хочу уничтожить мир, что я убийца. Несчастные тени, вам не понять! Я, сидящий здесь, вне времени — как я могу думать, что жизнь отнимается или дается, если, не начинаясь и не заканчиваясь нигде, я — само Настоящее? Никто никого не убивает: одни превращаются в других, и все. Смерть миллиона человек значит не больше, чем смерть одного: это непостижимый для вас круговорот жизни. Когда я расправляюсь с чудовищем, я всего лишь убиваю свое отвращение к нему. Почему вы извиваетесь, как черви? Как смеете вы плевать в сторону моей высокой особы с возгласами: «Безумец!», «Маньяк!», «Ублюдок!», «Параноик!»? Довольно! Никто не осмелится бросить мне вызов! Я сказал, что вас нет, и сейчас докажу вам это! Сотню рабов ко мне, немедленно! Схватите одного из этих трех! Поставьте на колени! Сорвите с него шляпу, очки и плащ! А теперь отойдите! Видите вы, двое? Третий исчез. Осталась только кучка одежды. Он не был никем! Фокус, трюк? Он не исчез, говорите? Рабы, одетые как он, увели его, скрытого среди сотни человек? Эти вещи — не его? Все было подстроено? Ах, вот как? Вы смеете сомневаться во мне? Раздевайтесь! Покажите мне прямо тут, что вы — нечто большее, чем надетое на вас! Сейчас вы хнычете, что я решил вас унизить, что нагота ничего не изменит. Довольно вилять: или вы раздеваетесь, или мои рабы изрежут ваши плащи ножницами!.. Отлично, повинуйтесь, пусть даже через силу. Давайте, давайте. Шляпа приклеилась к голове? Очки не снимаются? Даже ценой нечеловеческого усилия вам не скинуть плащи. Не смешите меня! Жулики! Обманщики! Прекратим это гнусное лицедейство. Вы можете раздеться, только не хотите. Вы сомневаетесь не во мне, а в себе. И из гордости продолжаете этот фарс. Вам хочется остаться на поверхности, не имея центра: раздевшись, вы исчезнете. Как? Еще один мой трюк? Если одежда не приросла к вашему телу — значит, это я вас загипнотизировал? Я управляю вами через экраны, завладеваю вашей волей (предположим, что она у вас есть)? Я ставлю себя выше всех, но без машин я — ничто? Итак, я, с напомаженной шевелюрой, с искусственными зубами, накладными усами и непомерным тщеславием — жалкий карлик и трус? Видите, ваши слова не задевают меня, я плыву по глади моего вековечного спокойствия — вы же выглядите побелевшими и разъяренными. Одно из ваших двух тел силой прорывается через толпу рабов, раскалывает кулаком три-четыре черепа, устремляется к моему трону, взбирается по одной из опор. Тихо! Слуги, не вмешиваться! Пусть он лезет, кашляет, отплевывается, задыхается, падает, снова лезет. Пусть он рычит, проклиная меня: «Преступник! Кровопийца! Мошенник! Я размозжу тебе голову! Выбью из нее мозги! Вспорю живот! Помочусь на твои кишки! Вырву глаза! Изрублю на куски член! Ты и твой мир исчезнут! Забирай свою грунтовую дорогу! Я вычеркну тебя из людской памяти!» Браво, брависсимо! Мне по душе искусная ругань. Как, всё? Так быстро? Ты хочешь добраться до сиденья трона, но не можешь? На, держи руку. Ты в отчаянии, потому что я помогаю тебе. Ты не понимаешь этого. Ты падаешь ко мне в объятия, прижимаешься к моей груди, словно сын, сдавленно рыдая. Из спинки трона выдвигаются светящиеся палочки и ритмически покачиваются. В розетках показываются крупным планом мои глаза. Я баюкаю тебя, напевая глубоким и нежным голосом:

Как соломинка, что приближается к огню,

как ягненок, что подставляет шею под нож,

как кусочек сахара, что плывет по морю слюны, ты приносишь мне этот прозрачный цветок, уменьшенный глаз, блещущий во мраке сердцевины,

еще одну жемчужину для моего ожерелья из мертвецов: твое незапятнанное сознание. Знай же, сын мой: я никогда тебя не покину. Я всегда оставался, смеясь, на дне твоих ран.

Ты неспособен к сопротивлению. Ты шепчешь сквозь сон: «Мои сияющие замыслы обескровлены. Тучи, окаменевшие в воздухе, падают дождем из булыжников. Небо отделяется от горизонта, оставляя лишь черный корень воды.» Ты распростерся передо мной, беззащитный. Все кончилось, река дошла до моря. По-матерински мягко я снимаю с тебя шляпу, очки, плащ. От тебя не осталось ничего. Ты исчез! Но вот твое тело перед моими ногами рычит в горячке: «Пусть я исчезну тоже! Заткни мне рот! Кто я? Почему нас было трое, а не один? Откуда мы шли? С какой целью? Куда ведет грунтовая дорога?» Я даю тебе суровый ответ: «Кто примется спрашивать меня, встретит молчание!» Ты падаешь на колени. Рыдаешь. Ты побежден. Слуги ставят перед моим троном лестницу, на ней блестят тысячи огней, которые угасают и вновь загораются, следуя торжественному пению моих незрячих ангелов. Я спускаюсь к тебе. Я хочу стать для тебя всем: хлебом, молоком, кровом, воздухом, которым ты дышишь. Я хочу стать для тебя колыбелью, ложем и гробом. Столом и шкафом. Желанием и предметом твоих желаний. Сердцем, любовью, любящим и любимым. Камнем. Песней, крылом, полетом и падением. Черной точкой, куда устремляются все стрелы. Я хочу, чтобы мои случайные пули всегда поражали твою грудь, милый мой, твою грудь. Я поглощу тебя без остатка, без следа. От тебя не останется ничего. У тебя есть еще силы? Забавно. Ты защищаешься с безнадежной яростью умирающего. С неожиданной мощью ты вскидываешь руку: последний признак того, что твое незримое тело живо. С собачьим лаем, со свистом кондора ты посылаешь мне в лоб старинный белый камень. О страшные тайны Любви и Смерти! Как я предвкушал это мгновение! Благодарю! Твоя задача выполнена, сын мой. Мои силы на исходе, я — истощенная почва, я должен отправляться в подземный мир. Ты — новый свет. Ты, ставший чистым мятежом — единственный, кто вправе отдавать приказы. Слушай же: отныне и навсегда ты становишься мной. Погасить свет! Выключить телевизоры! Повинуйтесь мне во тьме! Повинуйтесь! Надень мою форму, дай мне свою одежду! Вот мои зубы, парик, усы, огненные глаза — вставь их в пустые глазницы! Я надеваю шляпу, очки, плащ, — с ними я сойду в могилу! Зажгите свет! Включите экраны! Вождь вернулся на трон!.. Я умоляю тебя, стоя на коленях: «Генерал, отдайте мне свой первый приказ!..» Хор кастратов затягивает славословие, и ты — да будут благословенны спины, которые ты сечешь! — бросаешь мне: