Тайны православного Херсонеса - Владимир Виленович Шигин

уже, по крайней мере, пятая версия приобщения князя Владимира к христианству. Один только рассказ о корсунском взятии содержит три такие версии: согласно первой из них, крещение князя объясняется мудрым советом Анастасия; согласно второй – результатами переговоров Владимира с императорами Василием и Константином относительно женитьбы на Анне и предшествующим «испытанием вер»; наконец, согласно третьей – личной настойчивостью царевны Анны. Я полагаю, что такое многообразие сюжетов – свидетельство сложного характера всего рассказа. Сюжеты, связанные с именами Анны и Анастасия, по мнению некоторых историков, восходят к традиции Десятинной церкви (к различным устным преданиям, бытовавшим в рамках этой традиции); сюжет, связанный с именами императоров Василия и Константина, вероятно, отражает иную традицию, лишь зафиксированную автором-клириком Десятинного храма. Ряд исследователей уже высказали свои предположения о возможном литературном происхождении летописного сообщения о болезни и последующем крещении из-за быстрого излечения князя Владимира, отмечая при этом большое сюжетное сходство с рассказом о крещении апостола Павла в «Деяниях апостолов» и апокрифическим рассказом о крещении императора Константина Великого.

Памятником духовного перерождения князя Владимира стал построенный им храм в Корсуни – первая из многих христианских церквей, возведенных впоследствии по его велению. Летописец так говорит об этом:

«Поставил же (Владимир – В. Ш.) церковь в Корсуни на горе посреди града, где сыпали землю корсуняне, вынося присыпь. Та церковь стоит и до сего дня».

А затем Владимирова дружина покинула Херсонес и двинулась обратно в Киев. Причем вместе с Владимиром туда отправилась не только царевна Анна, но и епископ Иаоким Корсунянин со своими учениками-миссионерами.

Изображение византийских императоров Василия II и Константина VIII на монете. X в

Летопись так говорит об этом моменте отечественной истории: «А потом Владимир, взяв царицу и митрополита Михаила, епископа Анастасия (уж не того ли самого?!! – В. Ш.), попов корсунских, дьяконов и причт церковный с мощами святого Клемента (в том числе и «главу» святого – В. Ш.) и Фива, ученика его, взял и сосуды церковные и иконы, данные в благословение брака, и соборные книги, взял и два медных алтаря и четырех коней, также медных, еще, и сейчас стоят они за храмом Святой Богородицы, иные невежды чтут их за мраморные, и вернул град Корсунь обратно царям Константину с Василием, как вено свое за царицу, – а сам отправился в Киев…».

Естественно, что здесь не обошлось и без участия тогдашнего константинопольского патриарха Николая Христоверга, продолжавшего политическую линию Фотия на распространение православия среди северных народов всеми возможными путями, «пастыря высоко просвещенного ревностного и благочестивого, бывшего по отзыву летописцев, украшением святительского престола». Думается, что патриарх Николай разделял точку зрения Иоакима Корсунянина, а может быть, что они и вовсе действовали заодно, замыслив передать Херсонес в руки Владимира, не только ускорить последним христианства последним, но и вовлечь русского князя в орбиту византийской политики, как верного союзника.

Не совсем понятен, однако, весьма необычный маршрут возвращения Владимира домой. Как правило, считают, что князь двигался привычным днепровским путем, тем, которым приплыл в Корсунь, – то есть морем до устья Днепра, а затем вверх по Днепру до Киева. Возможно, именно так возвращалась на Русь часть княжеской дружины, сопровождавшая вывезенные из Корсуни ценности. Сам же Владимир и царица Анна, судя по сведениям Жития святого Стефана Сурожского, воспользовались более длинным, кружным маршрутом: вдоль южного берега моря до Керчи, затем через Керченский пролив в Тьмуторакань, оттуда морем до устья Дна и вверх по Дну или Северскому Донцу на Русь. Этот путь так же хорошо был известен русским, пользовавшимся им, по крайней мере, со времен Игоря Старого – так возвращался на Русь Игорь после поражения от греков в 941 году; так возвращался Святослав после победоносного хазарского похода.

Но почему Владимир отказался от более короткого днепровского пути? Ответа на этот вопрос попросту не существует. Может быть, он опасался печенегов? Памятуя об ужасном конце своего отца у днепровских порогов двадцать лет назад. Владимир решил не искушать судьбу и воспользовался более «счастливой» дорогой.

Однако со слов летописца XVI века, мы знаем о союзе, заключенном Владимиром в Корсуни с каким-то печенежским князем Местигаем. Кого же боялся тогда Владимир? Правда сказать, Печенежская земля не была единой, и на пути из Корсуни в Киев Владимир неизбежно должен был столкнуться с враждебной ему силой. А о том, что к концу консунского похода Владимир враждовал с печенегами, мы знаем определенно. В течение всех 90-х годов Х века печенеги не прекращали нападений на Русь. И «Повесть временных лет» начинает рассказ о войнах Владимира с ними сразу же после рассказа о крещении князя в Корсуни – в летописной статье 988 года. Вблизи Черной речки (Карасу) Анна заболела. Вероятно, сказались переживания последнего года, то истерическое состояние, в котором царевна пребывала накануне и во время своей поездки в Херсонес. Но, к счастью, все обошлось. Молитва ли святого Стефана, покровителя Сурожа, или благотворный климат и забота окружавших ее людей помогли Анне – но она вскоре встала на ноги и смогла продолжить свой путь. В том же 989 году Владимир, Анна и сопровождавшие их лица прибыли в стольный Киев.

Казалось бы, что на этом все возможные версии относительно причин и последствий похода князя Владимира в Херсонес иссякли. Но это далеко не так! Взвесив все "за" и "против" уже ранее известных версий и гипотез, мы только сейчас подошли к еще одной совершенно неизвестной, а потому возможно самой таинственной из них.

Занимаясь изучением перипетий жизни и деятельности русского князя Владимира, я часто задавал себе вопрос: почему у того князя было столь необычное от всех иных князей прозвище – Владимир Ясно Солнышко? Один из моих знакомых историков на мой вопрос ответил, что это, скорее всего, отголосок всенародной любви к Владимиру. Думается, что такое могло быть, вряд ли! Ни первоначальный период жизни разнузданно-разгульной жизни князя, ни последующее насильственное крещение собственного народа, сопровождавшееся не только осквернением идолов и капищ, но и массовыми религиозными репрессиями, не могли стяжать Владимиру прижизненную всенародную любовь. Реформаторов, как правило, начинают понимать и почитать, спустя много времени, когда сходит с исторической сцены поколение, вынесшее на своих плечах все "прелести" этих реформ.

Что касается Владимира, то он и вовсе долгое время был полузабытым русским правителем, а "народной любви" удостоился лишь в девятнадцатом веке… Академик Б. А. Рыбаков полагает, что прозвище "Солнышко" подчеркивало в сознании людей то, что Владимир был их последним языческим князем и, в силу этого,