Генерал Абакумов. Всесильный хозяин СМЕРШа - Олег Смыслов

Именно Ежов подготовил письмо в ЦК ВКП(б) об утверждении проекта постановления об организации следственного отдела Главного управления государственной безопасности. Получилось так, что оперативные отделы ГУГБ одновременно занимались и агентурной, и следственной работой. По мнению Ежова, все это отрицательно сказывалось прежде всего на агентурной работе. Потому что как только возникало серьезное следственное дело, все лучшие оперативные работники вынужденно на время прекращали свою агентурную работу и занимались исключительно следствием.

Кровавый карлик с подачи своих подчиненных считал, что «агентурная работа требует кропотливой, вдумчивой, индивидуальной работы с каждым секретным агентом и осведомителем в отдельности, его тщательного инструктажа, его политического воспитания, внимательной разработки всех агентурных донесений, не пренебрегая данными, кажущимися на первый взгляд мелочными, но которые, как это подтвердил опыт, играют во многих случаях существенную роль при вскрытии крупнейших контрреволюционных организаций». Подводя итог вышеизложенному, Ежов делал следующий вывод: «Из сказанного вытекает необходимость немедленно произвести в работе ГУГБ такое разделение труда, при котором за оперативными отделами была бы оставлена только агентурно-оперативная и розыскная работа; для производства же следствия выделить специальный следственный отдел, в котором сосредоточить следствие по всем делам, возникающим в ГУГБ».

* * *

А теперь некоторые факты.

В марте — апреле 1935 г. в Москве особым совещанием при НКВД СССР было рассмотрено дело так называемой «Московской контрреволюционной организации — группы «рабочей оппозиции»». По этому делу были привлечены 18 человек. Судя по официальной формуле обвинительного заключения, подготовленного в 1935 г. НКВД, эта группа не имела ничего общего с «рабочей оппозицией», кроме того, что некоторые из ее участников в свое время действительно поддерживали известную группе платформу «рабочей оппозиции», прекратившей существование еще в 1922 г. В сфальсифицированных обвинениях в 1935 г. ив 1937 г. в НКВД попытались искусственно связать участников так называемой «Московской контрреволюционной организации — группы «рабочей оппозиции»» с якобы продолжавшейся в 30-е гг. деятельностью бывшей оппозиционной группы внутри РКП(б). 26 марта и 14 апреля 1935 г. особым совещанием при НКВД СССР 12 человек по этому делу были лишены свободы на 5 лет ссылки. Через два года, в 1937 г., приговоры многим участникам так называемой «рабочей оппозиции» были пересмотрены и ужесточены. Например, по делу 1936–1937 гг. А.Г. Шляпников признан виновным в том, что, являясь руководителем контрреволюционной организации «рабочая оппозиция», осенью 1927 г. дал директиву харьковскому центру этой организации о необходимости перейти к индивидуальному террору как методу борьбы против ВКП(б) и Советского правительства; в 1935–1936 гг. давал директивы о подготовке террористического акта против И.В. Сталина и вел переговоры с Г.Е. Зиновьевым о совместной террористической деятельности. Виновным себя А.Г. Шляпников не признал, обвинение его основывалось на противоречивых показаниях ряда арестованных по другим делам и свидетеля (тайного агента осведомителя НКВД) Н А. Сергиевского. По вновь сфабрикованным обвинениям в подготовке террористических актов многие из них были осуждены Военной коллегией Верховного Суда СССР и приговорены к высшей мере наказания — расстрелу. Сам Сергиевский в декабре 1956 г. и январе 1957 г. показал, как фабриковались обвинения: «Содержание моего заявления от 31 января 1934 г. не соответствует действительности. Еще раз должен указать, что какие-либо факты контрреволюционной деятельности Шляпникова, а также упоминаемых в заявлении: Бруно, Правдина, Челышева, Прокопенко и других лиц — мне известны в тот период времени не были. Встречи этих лиц на квартире Шляпникова носили семейный характер. Разговоры, которые велись при этих встречах, иногда, правда, касались и политических вопросов, но я не помню таких фактов, чтобы эти политические вопросы обсуждались с антисоветских позиций».

По делу так называемого «Московского центра» в декабре 1934 г. были арестованы, а 16 января 1935 г. осуждены к тюремному заключению на различные сроки от пяти до десяти лет 19 человек. Аресты осужденных по делу лиц производились по принципу принадлежности их в прошлом к «зиновьевской» оппозиции, с тем чтобы возложить на них обвинение в подпольной контрреволюционной деятельности и в организации убийства С.М. Кирова. Арест Г.Е. Зиновьева, Л.Б. Каменева и других осужденных явился началом осуществления замысла использовать убийство С.М. Кирова для политической дискредитации и физического уничтожения бывших оппозиционеров, обвинив их в организации, подготовке и осуществлении этого преступления.

Бывший работник НКВД А.И. Кацафа, конвоировавший на суде Л.Б. Каменева, на допросе в 1956 г. показал, что в его присутствии, непосредственно перед открытием судебного заседания, помощник начальника секретно-политического отдела НКВД СССР А.Ф. Рутковский, проводивший следствие по делу, обратился к Л.Б. Каменеву со следующими словами: «Лев Борисович, Вы мне верьте, Вам будет сохранена жизнь, если Вы на суде подтвердите свои показания». На это Л.Б. Каменев ответил, что он ни в чем не виноват. А.Ф. Рутковский же ему заявил: «Учтите, Вас будет слушать весь мир. Это нужно для мира». В пятидесятые годы проверкой было установлено, что в период 1928–1932 гг. осужденные поддерживали личные связи, во время встреч вели разговоры и по политическим вопросам, при этом они высказывали критические суждения о переживаемых страной трудностях и относительно проводимых партией и правительством мероприятий, а также проявляли неприязненное отношение к некоторым руководителям партии и правительства, особенно к Сталину. И этого оказалось достаточно, чтобы их расстрелять.

Дело «Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра» рассматривалось Военной коллегией Верховного Суда СССР 19–24 августа 1936 г. Суду были преданы 16 человек. Методы следователей тех лет очень ярко видны из заявления Л.А. Шацкина (22.10.36) на имя Сталина:

«Вот как допрашивали меня. Мой следователь Гендин составил текст моего признания в терроре на четырех страницах (…). В случае отказа подписать это признание мне угрожали: расстрелом без суда или после пятнадцатиминутной формальной процедуры заседания Военной коллегии в кабинете следователя, во время которой я должен буду ограничиваться только односложными ответами «да» и «нет», организованным избиением в уголовной камере Бутырской тюрьмы, применением пыток, ссылкой матери и сестры в Колымский край. Два раза мне не давали спать по ночам: «пока не подпишешь». Причем во время одного сплошного двенадцатичасового допроса ночью следователь командовал: «Встать, очки снять!» и, размахивая кулаками перед моим лицом: «Встать! Ручку взять! Подписать!» и т. д. (…) Важнее, однако, допросов: следователь требует подписания признания «именем партии и в интересах партии»».

В период реабилитации было установлено, что к осени 1936 г. фальсификация протоколов допросов стала более откровенной. Была введена система составления парадных протоколов — после ряда допросов в отсутствие арестованного составлялся протокол, печатался на машинке, и в таком виде его давали на подпись арестованному.