Камни Рун. Том 2 - Александр Якубович

набрал побольше воздуха в легкие и закричал:

— Эй! Есть кто?! Мне надо отлить!

Было бы неплохо, если бы меня достали из этой сырой ямы прогуляться, пусть и справить нужду. Сидеть тут было тяжело, лечь — невозможно. Впрочем, встать в полный рост тоже не удавалось — я упирался маковкой в днище телеги, оставаясь на полусогнутых коленях.

— Эй! Есть кто?! — повторил я свой крик.

Перед моим носом была стена из сухой травы и глины, что осталась после рытья ямы, так что рассмотреть что-то кроме узкой полоски вечернего неба мне не удавалось.

Уже готовясь крикнуть в третий раз, я услышал шаги.

— Тихо сиди! — на ломанном общем прорычал неизвестный. — Или я отрежу тебе язык!

— Если я пойду под себя, то за пару дней заболею и сдохну! — прорычал я в ответ. — У меня все ноги в ранах! Пойди и расскажи это!

Вместо ответа прямо перед моим носом по земле ударило древко копья, подняв мне в глаза пыль и мелкие камни.

— Тихо! — повторил голос.

Пришлось отступиться и думать над другими вариантами. Может, если я смогу чуть углубиться вот в этом углу, то сделаю импровизированное отхожее место…

Я уже собрался копать себе персональный сортир, когда доски над головой опять раздвинулись, а мне по горбу ударило небольшое ведро, обмазанное изнутри глиной. Следом в меня полетела крышка, после чего доски опять сомкнулись.

Ну, хоть так! Используя крышку, как совок, я все же сделал небольшую ямку и заглубился в стену — копать вниз руна Ур мне не мешала — организовав таким образом подобие нужника.

Удивительно, как начинает работать голова, когда твой мир сжимается до ямы в несколько футов в поперечнике. За несколько дней я научился отличать шаги своих тюремщиков, приноровился определять время дня через узкую полоску неба, почти привык к холоду и сырости по ночам. Днем, когда становилось теплее, я старался спать, а по ночам — растирал руки, пытался как-то двигаться, чтобы не окоченеть или не подхватить легочную хворь. Очень помогал мой опыт детства и юности. Сейчас я, фактически, вернулся в самые мрачные времена в Нипсе, когда все мое имущество составляли старые сбитые башмаки и какие-то рваные штаны и рубашка, а ел я, хорошо, если раз в сутки. При этом в Нипсе приходилось как-то двигаться, чтобы найти пропитание, тратить силы, а тут — сиди в яме, раз в день получай бурдюк с тухлой водой в обмен на пустой, жесткую лепешку, и сиди, думай и жизни.

А подумать было о чем. Как там Отавия? Что сейчас делает? Добралась ли до побережья? Судьба любимой тревожила меня едва ли не меньше, чем своя собственная, но почему-то я был уверен, что принцесса не пропадет. Смерть деда, бегство из Шамограда и последующие тяготы и лишения закалили ее. Она более не была капризной девчонкой, а стала молодой и уверенной в своих силах молодой женщиной. Вообще, нам обоим пришлось быстро повзрослеть — одной ночью, когда мы сбежали от учителя, предпочитая оставаться для всего мира мертвыми.

Я должен был вернуться к ней. Выжить, победить в схватке с Эдриасом и вернуться, в ее мягкие, но такие крепкие объятия, снова вдохнуть запах ее волос, привлечь к себе за тонкий стан. Я снова хотел, чтобы она уткнулась в мою спину, ища тепла ночью, чтобы отчитала за покупку сладостей для нее, с улыбкой все же принимая этот мелкий подарок. Я понимал, что она лишилась всего, а я мог ей дать только неопределенность долгой дороги, но Отавия сама выбрала пройти со мной этот путь. И я был ей за это благодарен. Именно поэтому мне вдвойне стоило выжить.

На рассвете седьмого дня доски открылись, но вместо привычного бурдюка и лепешки мне скомандовали:

— Вылезай!

Для верности неизвестный ткнул в меня древком копья, побуждая к действию.

Очень хотелось схватиться за него, дернуть, опрокидывая тюремщика головой вниз, выбраться наружу и принять бой. Но сжав зубы, я сдержался, а после стал выбираться наружу.

Почти сразу же в мою грудь и спину уткнулось два копья, а третий кочевник — совсем юный парниша — стал вязать мне руки.

Сегодня келандцы выглядели иначе. В боевом облачении — легких, вареных доспехах с железными накладками, с наручами и с лохарами и саблями на поясах — они будто бы были готовы к бою.

Поведя глазами, я попытался понять, что происходит, почему меня достали из ямы и тут я увидел ее. Большую площадку, разбитую чуть за пределами стоянки. Вкопанные столбы и установленные мишени. Замужние женщины и старики собирали столы и таскали дрова и уголь на кострища, устанавливали жаровни. Где-то уже ревела скотина, что шла под нож, блеяли бараны и козы, выли мулы.

— Wag balid… — пробормотал я себе под нос, — но ведь еще рано…

— Что ты там вякнул?! — взвился один из моих сопровождающих, подкрепив свой крик ударом древком по моим ногам.

Я упал на колени, но не отвел взгляда от площадки. Какой сейчас месяц? Уже начало зимы? Но как так? Ведь иначе и быть не может, ведь сейчас на моих глазах идет подготовка к празднику Ваг Балид, как его называла Витати. Пришло Время Клинков — скоро начнутся игры, и теперь я знал, какую роль мне уготовили мои пленители.

Я еще раз окинул взглядом лагерь и понял, что более не чувствую винефиков. Неужели ушли навстречу своему Шазу, что сейчас едет к стоянке после Аб-Ренира, или же отправились встречать гостей из других кланов? Ведь сезон Клинков — время, когда заключаются браки.

Это все не имело значения, ведь меня-то келандцы хотели пустить на ремни на потеху себе и публике, что будет наблюдать за удалью молодежи. Вон, как нервно блестят глаза паренька, что вязал мне руки. Видимо, не терпится показать силу своего удара по живой цели.

Ну что же, пусть так. Тогда я буду очень непокорной и опасной мишенью.

Глава 13. На Запад

— Значит, вы это предлагаете?

Троица, что стояла прямо перед Отавией, доверия не внушала. Но девушка уже смирилась с тем, что Рей не вернется. Слишком много времени прошло с того момента, как она бросила его на том поле, одного, против целого отряда.

— Да, Ваше Величество, — ответил имперский консул, глубоко склоняя голову.

Она выживала в Ренхе два долгих месяца, прежде чем решиться на