Тупо в синем и в кедах - Марианна Гончарова

Вчера получила задание. Дима заглянул ко мне в комнату. Позвал чай пить и разговаривать. А я ответила, что домашнее задание делаю. По какому предмету, спросил Дима. По физкультуре, я ответила, что реферат пишу. Да ладно, возмутился Дима, и на какую тему? «Роль ЗОЖ, здорового образа жизни, в воспитании подрастающего поколения». Потом оказалось, что я накатала учителю физры, который заочно оканчивает универ, курсовую работу. Он признался. Молодой парень. К учительницам младших классов клеится.

* * *

А в воскресенье ночью в школе случился пожар. Пожарные установили, что очаг возгорания (это нам уже на общешкольной линейке говорили) находился в лаборантской химкабинета. Ух как зажужжали старшеклассники. У девятых классов в пятницу планировались городские контрольные работы. А если точней, то у девятого «А», у них углубленное изучение естественных наук, биологии и химии, как у нас – английского. Красавица Вика пропела тихо своим нежным голоском:

– Кане-е-ешн, Синдерелла так курит, что, когда меня посылают за журналом в лаборантскую химкабинета, у меня волосы потом до вечера пахнут. Damn!

– Эх, кто-то позаботился об одноклассниках, – прошептала Рена.

Я спросила Вику, правда ли, что могли поджечь?! Вот так вот запросто ляпнуть, а гори она, эта школа, да и поджечь?

– Ага, – Вика ответила, – есть такая услуга. Я тебе человечка скажу, если тебе надо будет, только бесплатно он ничего не делает.

Я посмотрела вокруг. Хэттера нигде не было. Он сегодня вообще в школу не пришел. Представляю, как возбудилась классная. Сейчас побежит трезвонить его родителям, ябедничать и подозревать. В школе полиция и пожарная инспекция. Со специальными чемоданчиками. В перчатках резиновых. С фотокамерами. Ходят из класса в класс, опрашивают старшеклассников, вызывают к директору подозреваемых. На перемене Тимофей, глядя, как всем классом уводят куда-то девятый «А», комментирует: «Ищут пожарные, ищет милиция, ищут фотографы в нашей столице, ищут давно, но не могут найти парня какого-то лет… – И хором с Викой и Реной: – …семнадцати». И все ржут. О чем они? О ком они? Мне жаль Гору. У нее ужасные неприятности. Вплоть до увольнения. Мне ее очень жаль, и я не знаю, чем ей помочь. Я набралась смелости, подошла к ней и спросила, как меня учили давно, в прошлой жизни, в детстве: «Я могу вам помочь?» А у нее глаза бегают, щеки красные, руки в саже, голос срывается, вцепилась мне когтями в плечо, говорит:

– Можешь! Узнай, кто это сделал.

Меня затошнило.

#write_and_forget #напиши_и_забудь

Одна медсестра была в блоке, где я лежала, очень ответственная, знающая, дисциплинированная, но толстокожая, как животное медоед. Обязательно напишу про медоеда как-нибудь. Он замечательный, изобретательный и ужасный одновременно. Такой обаятельный преступник с отрицательной харизмой, как говорит Хэттер. Вот такая эта была медсестра. И крикливая, как касатка. Звук голоса раздвоенный, как будто шип, расщепленный на конце. И булькающий где-то на границе крика и тишины. Есть такой кит касатка, ужасно орет, как будто у него сотни голосовых связок. Она приходила всегда такая бодрая, свежая и спрашивала: «Ну как у вас дела?» И непосвященные ей признавались, мол, да вроде ничего, но температура повышенная или аппетита совсем нет, или обычная слабость, ну или еще что-то такое незначительное и не самое страшное, что с нами могло случиться… Ее, эту медсестру, так это взбадривало, она вскидывалась, как курица, и давай торжествующе квохтать: «О-о-о! Это опа-а-асно! Это не просто так, это надо…» – пугала, пугала, пока больные на ее глазах не впадали в панику. И у них температура подымалась еще выше, давление падало, сердце выскакивало от страха, начинало тошнить, да что ж это теперь будет. С одной стороны, она демонстрировала, как она ловко соображает, и кто тут вообще главный, и что вы все никто, и без нее в этом блоке никто ни в чем не разберется, а с другой стороны, она торжествовала, что имеет перед всеми нами, полудохлыми существами, преимущество, мол, вот она какая специалистка, крепкая, уверенная, румяная. А уж если делала укол или ставила капельницу, не сметь спрашивать, что это и зачем. Она из-за локтя смотрела уныло и спрашивала: «А вы что, врач?» Или, если была в хорошем настроении, говорила: «То, что прописали, то и колю». И только наша Кузя, маленькая, со стремительным острым животом, где ждал своего часа наш Мистер Гослин, однажды встала со стула, на котором все время сидела рядом со мной, и проговорила тихо-тихо, медленно-медленно, четко-четко:

– Анастасия! Прекратите, Анастасия. Вы, конечно, специалист высокого класса. Мы все – и больные, и их родители – уже давно поняли, кто у нас тут главный, а кто бесправный и голоса не имеет, – но вас, Анастасия, на километр нельзя подпускать к больным, потому что главное тут – жалость, милосердие, сочувствие, а не ваши так называемые энциклопедические знания, ваша уверенность и, простите, ваше вежливое хамство. Вам даже крокодила нельзя доверить с насморком. Потому что и крокодила жаль. Вы абсолютно бестактны, Анастасия!

Ну и правда. Робот, а не человек. Однажды она вытащила из холодильника мой препарат и, не дожидаясь, пока он согреется, поставила мне капельницу. Меня затрясло, заколотило, казалось, что моя кровь стала колючей, что с каждой каплей в вену я леденею и вот-вот придет момент, что я не смогу двигаться, что осколок зеркала злого тролля вот-вот подойдет к сердцу, я буду холодной, бессердечной, равнодушной, как Кай у Снежной королевы, как медсестра Анастасия, и даже не смогу двигаться, чтобы сложить из ледышек слово «вечность».

Именно такое вот холодное покалывание в спине, в затылке я ощутила, когда Гора попросила, да нет, потребовала, чтобы я назвала имя человека, который поджег ее кабинет. И что мне теперь делать, спросила я Кузю, весь класс знает, кто это сделал. Да и я догадываюсь, кто… Но есть же white lie, ложь во спасение. Во спасение этого человека. Кузя сказала, чтобы я успокоилась, что есть презумпция невиновности. А Полина добавила, что институт доносов еще не навсегда искоренен в нашей стране, потому что корни сорняка всегда очень цепкие и живучие. Поэтому некоторые считают донос на кого-то чуть ли не подвигом и свой опыт передают по наследству, а иногда и с молоком матери. И Кузя сказала, что, в конце концов, почему-то другим учителям не подожгли лаборантские и кабинеты… И что выяснить все поможет случай. Вон никому же не приходит в голову поджечь лабораторию Пауля Францевича. Так что мое дело учиться, дело Горы – учить.

Включи дурочку, – учила меня Кузя плохому, – и говори «не знаю».

Дима и Агния согласились. Полина кивнула, как бы тоже по умолчанию согласилась. Такое у нас семье единство воспитания.

#my_school

Мне очень не хочется писать о школе. На уроках – стыдно просто говорить – в основном песочный шорох. Хорошо хоть каждый день английский с Ирочкой. Но если вдруг ее нет по каким-то причинам и к нам приходит другая, это жесть. Мы тупо читаем текст по очереди или делаем упражнения из местного неинтересного унылого учебника. Биологичка вчера вдруг – «ахалтекийцы». Я подумала, что ослышалась, и переспросила, а не надо было. Теперь это слово написано на доске для глухих и особо талантливых, как объявила биологичка, и весь класс заржал. «Ахалтекийцы» – крупными печатными буквами. Дома я проверила. Ну конечно, «ахалтекинцы». И подумала, что вряд ли те, кто ржал, проверили тоже. Но поздно вечером получила эсэмэс от Хэттера. Он написал: «по ходу, ахалтекинцы. сорян, бернадская». Я ответила «а “сорян” это что?» – «ты с какой планеты, бернадская? сорян – это покорнейше прошу простить, сударыня. lol». Ну про lol я уже знаю, это что-то вроде смайлика. Означает «laughing out loud». Или просто «lots of laughs». Типа капец как смешно.