Мефодий Буслаев. Первый эйдос - Дмитрий Емец

Троил прищурился. Казалось, он взвешивает слова Эссиорха нанезримых весах.

– Переводить ослов в идиотов – одно удовольствие. Надотолько запомнить, что два осла равны одному идиоту. А вот в кретинов сложно.Получается большой остаток, – сказал он.

– О чем это вы? – растерялся Эссиорх.

– О мраке. Там не ослы сидят. Что скажет мрак, если Дафвновь обретет дар? «С какой радости, скажет мрак, свет помогает изгнаннице?»

– Но мы не можем бросить Дафну без маголодий, безкрыльев! Как она будет помогать Буслаеву, особенно теперь, когда он в такомположении, что каждую минуту может скатиться во мрак? – настаивал Эссиорх.

Троил снова задумался. Заметно было, что он колеблется.

– Передай Дафне гребень, Эссиорх. Скажи, что свет занее поручится, но не сейчас, а позже, когда у мрака не будет времени этомуудивляться. Ступай! – сказал он.

Обнадеженный Эссиорх пожал Троилу руку – сухая, крепкая,деловитая ладонь – и хотел выйти.

– Погоди! – остановил его Троил. – Ты ведьбродил все эти дни по Эдемскому саду, не так ли?

– Да.

– А не случалось ли тебе – возможно, ненароком –забредать в Березовую Рощу у холмов? – голос Троила звучал ровно, ноЭссиорх ощущал скрытое напряжение.

– Да. Я люблю эту рощу. Она как будто невзрачная искромная – без всех этих попугайских красок, волшебных плодов, но все же тудачто-то тянет, – сказал Эссиорх.

– Правда? – В голосе Троила симпатия смешалась слегкой недоверчивостью. – Когда-то давно, когда я был обычным златокрылыми думал лишь о битвах, я случайно оказался в этой роще. Я должен был прибыть вказармы к трем, но время оставалось, и мне захотелось пройтись. Обычно мы всевремя мчимся и не знаем мест, где живем. Ногами не знаем. С крыльев оно все нетак… Там смотришь вперед, а не по сторонам. Не успеваешь оглядеться,почувствовать…

– Я понимаю.

– И вот я шел и вдруг увидел старую березу. Звучит,конечно, смешно: в березовой роще увидеть березу. Но это была особая береза. Унее почти отсутствовали темные узлы коры да и ствол был раза в два шире. Другиеберезы ощущали ее совершенство и держались поодаль, чтобы не затмевать. Онабыла такая прямая, стремительная, такой совершенной формы, что у меня дрогнулосердце, хотя я всегда был равнодушен к деревьям. Другое дело – флейты, боевыемаголодии…

Троил замолчал, прикрыв глаза. Казалось, он заглядывает всебя.

– В тот момент я впервые в жизни понял, что такоеистинная красота. Когда внутреннее и внешнее сливаются в совершенстве, носливаются так, что совершенное существо не замечает своего совершенства. Оновыше его. Я подошел к березе и коснулся ее щекой. Потом скулой и ухом. Стволбыл прохладным, но где-то в глубине ощущалось тугое, теплое биение. Это откорней шел сок, но я воспринимал его как удары сердца… И со мной вдругслучилось то, чего никогда не было прежде. Я заплакал от счастья, отпереполнявших меня чувств.

Эссиорх недоверчиво взглянул на крепкое смуглое лицо Троила.Не верилось, чтобы этот цельный и волевой страж мог плакать…

– Меня вдруг захлестнуло, затопило. Я ощутил себя вцентре ищущей, внимательной, бесконечно доброй вселенной. Словно я стоял вкромешной темноте, а сверху вдруг упал луч солнца. И тогда я впервые абсолютноясно ощутил присутствие Того, кто стоит над Эдемом, над Прозрачными Сферами. Онбыл велик, прекрасен, бесконечно добр. Не слащаво добр. Не навязчиво. Несентиментально. Это было не то сюсюкающее, раздражающее, сопливое добро,которое на самом деле не добро вовсе, а пародия мрака, который стараетсяизгадить все то, чего не может уничтожить. Он вбирал в себя все и одновременнобыл всем. Он видел каждого и всякого понимал. Не было никого, кого бы онненавидел. Да и сама ненависть казалась смешным чувством рядом с егозахлестывающим светом… Несколько секунд спустя свет осторожно удалился, ночастица его осталась во мне и зажгла фитиль свечи, которая горит до сих пор.

Некоторое время Троил сидел молча, глядя в зеркало своейпамяти, а потом поднялся, и Эссиорх понял, что теперь с ним прощаютсяокончательно.

– И вот я подумал: если бы Мефодий хотя бы на миг могощутить эту безумную яркость, не оттолкнуло бы это его от мрака? Сложность втом, что этот свет ненавязчив и никогда не придет, пока человек сам не пожелаетперемен… Иногда же и жизни мало, чтобы их пожелать, – сказал ГенеральныйСтраж.

Человек умирает, когда утрачивает способность удивляться ирадоваться простым вещам. Всякая другая смерть смертью не считается.

«Книга Света»

Дафна собиралась войти к Мефу, когда услышала его голос. Онс кем-то спорил:

– Нет! Я сказал: нет!

Пауза, напряженная тишина, и снова:

– Отстань от меня!

Дафна открыла дверь и увидела, что Мефодий, мокрый от пота,по пояс голый, сидит на полу. Он худ, почти тощ, но мускулы хорошо развиты.Особенно грудные и пресс. Руки жилистые. На груди синяки. Должно быть, сноваМошкин достал шестом.

– Ты с кем ругался? – спросила Даф.

– Ни с кем!

Мефодий что-то поспешно забросил за спину, но Дафна успелазаметить, что в руках у него был дарх.

– Он тебя не оставляет в покое? – спросила Дафна.

– Мы ним как два калеки – слепой и безногий – не можемдруг без друга. Я несу его на плечах, а он убеждает, что с его помощью я смогулучше узнать мир, – угрюмо признался Меф.

– Это онне может без тебя. Ты без него прекрасноможешь, – не согласилась Даф.

– В самом деле? Тогда смотри!

Меф снял с шеи цепь, отошел в дальний угол комнаты, чутьпомедлил и, стиснув зубы, зашвырнул дарх в противоположный угол. В полетесосулька успела обжечь Дафне взгляд. Она ударилась о стену, упала и, корчасьточно червь, поползла к Мефодию. Дафна ощущала страх дарха и исходившие от неговолны ненависти. Но главным чувством был сосущий голод. Он передавался Дафне, иона, к ужасу своему, вполне могла себе представить, что можно кинуться начеловека и зубами перегрызть ему горло.

Дафна не могла отвести от сосульки взгляд, хотя глаза ееболели и слезились. Наконец, сделав усилие, она повернулась к дарху спиной.

– Ты хотел показать, что он ползет, да? – спросилаона Мефа.