Чума - Александр Мелихов

Он верил в это так же твердо, как теперь знал, что рано или поздно все будет хуже некуда.

Хоть бы уж только поскорей, что ли…

Когда знаешь конец, всегда высмотришь в прошлом тысячу предзнаменований. Которые в ту пору не только казались, но и были рядовыми эпизодами. И лишь конец — делу венец — все подряд обращает в предвестья: странные знакомства, разговоры недомолвками по телефону или в дверях — но у мальчишек ведь всегда имеются секреты от взрослых: замок Иф какой-нибудь, стыренные на толчке радиодетали… Поэтому и первый звонок в тот вечер ничего не предвещал, Витя спокойно пошел отворять, но Юрка его опередил. За дверью стоял некто волосато-прыщавый, за ним маячили безмятежные кудри Быстрова-гармониста.

— Сема, друган! — Вите, правда, и тогда была неприятна эта Юркина нежность бог знает к кому. Но нынешней ненависти ко всяческой нечисти не было: он еще не понимал, что она предвещает.

— Ну ладно, тихо, — буркнул Сема, подозрительно глянув на Витю и сделав движение головой, которое при снисходительном рассмотрении можно было принять за приветствие.

Юрка сунул ноги в кроссовки, ввинтился в свитер и был таков. Но гости его продолжали тянуться вереницей — от несмышленыша с соской в беззубом ротике до укрывшегося в диком волосе верзилы. Хорошо еще, Юрка приучил их после десяти не звонить, а побрякивать дверной ручкой: Аня ложилась рано, чтобы с утра приготовить для Вити горячий завтрак.

И все-таки какой-то наглец позвонил, да еще дважды, с расстановкой. Витя в негодовании распахнул дверь, намереваясь наконец высказаться, — за дверью стояли двое, совсем взрослые, в усах и… почему-то в милицейской форме. Юрий такой-то здесь живет? А вы кто ему будете? А вы бы не могли пройти с нами?

Витя смотрел на них, и выражение негодующего достоинства медленно трансформировалось в заискивающее. Он бы вообще бросился им в ноги, если бы не мгновенно возникшая уверенность, что все это происходит во сне.

Призрак дээндэшки располагался неподалеку, на первом этаже, в почти такой же квартире, как у Вити с Аней, только обклеенной нравоучительными плакатами, поэтому Витя первым делом ринулся в комнату мальчишек…

Обрюзгший косматый субъект лет сорока мрачным взглядом следил за прохаживающимся перед ним усатым лейтенантом, попадавшимся Вите и наяву. У стенки напротив Вите привиделась жалкая бабешка, беспрерывно промокавшая тыльной стороной кроваво-пятнистой ладони раздувшуюся верхнюю губу, каждый раз проверяя, не посветлел ли отпечаток.

— Значит, вы пили вдвоем? — уточняло усатое видение.

— А тебе завидно, что тебя не позвали?

Фантом лейтенанта приостановился, но ограничился совершенно детской мерой: с наслаждением дал щелчка в надежно защищенный космами лоб второго видения.

В призраке другой комнаты сидел призрак дамочки, ослеплявшей блеском золота на пальцах, в ушах, во рту. Он безутешно рыдал, пытаясь справиться с последствиями крошечным кружевным платочком. От ее носика и размытого накрашенного рта к платочку тянулась серебристая паутина прозрачнейших пленок и жгутиков: научно-популярный фильм «Ремесло стеклодува».

Призрак Юрки содержался в той комнате, которая в Витином доме была бы кухней.

Он сидел, откинувшись на диване, глаза безумно сверкали на бледной, как сыворотка, физиономии. В свитер его грязь была втерта так, словно его метров двести тащили по земле. На столе лежал прозрачный полиэтиленовый мешок, на дне и слипшихся стенках которого стыли какие-то желтоватые сопли.

— Вот, пожалуйста, клей «Момент», — дружески обратился к Вите новый лейтенант. — А нам с вами ботинки нечем заклеить. Их трое было на площадке, но двое через чердак рванули, а этот лежал жмуриком.

От призрака Юрки призраки милиционеров требовали одного: назвать своих партнеров, и дело будет предано забвению: никаких протоколов, никаких сообщений ни в школу, ни папе с мамой по месту работы. («Вон у тебя какие родители хорошие, а ты клеем дышишь, как гопник! Здоровые ведь уже парни, взяли бы бутылочку…»)

Однако Юрка твердил не вполне еще твердым языком, что видел своих партнеров впервые в жизни.

— Они тебя бросили, а ты их выгораживаешь? — как последнего дурня спросил его лейтенант.

— А что им, меня на себе тащить, когда уже менты… когда милиционеры поднимаются?

— «Менты»… Гляди, какой бывалый!

За «ментов» Витя еще раз врезал бы сыночку по сывороточной роже, но во сне не стоило лезть вон из кожи.

В сновидении пошли в ход всякие страшные слова: принудительное лечение, спецпэтэу, колония, штраф на родителей (этим Витю можно было испугать меньше всего), сообщение на работу…

Витя был наслышан и о принудительном лечении, где случайно залетевшие мальчишки заводят тесные связи с матерыми наркоманами, и о спецпэтэу, где новичков спускают в тумбочках по лестнице с пятого этажа, а при Юркиной склонности нигде не быть последним человеком — либо он прирежет, либо его прирежут… Поэтому Витя с магнетизирующей требовательностью посмотрел на тень Юрки (на такой риск нельзя идти даже во сне), но та принялась истерически колошматить себя в грудь и нетвердым языком, с завываниями выкликать, что лучше он пойдет в колонию, чем будет жить, зная, что он вломил…

Этот термин тоже не укрылся от внимания допрашивающих — они понимающе усмехнулись.

— Ты еще строишь из себя Зою Космодемьянскую!.. — заорал Витя (несколько даже утрируя свое бешенство, чтобы подладиться к видениям блюстителей порядка — и подладился).

— Не Зою Космодемьянскую, а Леню Голикова, — юмористически поправил фантом лейтенанта и прибавил строго: — Ты что, герой нашего времени?

— Нет, — потупился призрак Юрки.

Вите ужасно захотелось сообщить, что Юрка уходил вместе с улизнувшим Быстровым, но, разумеется, он не мог себе такого позволить даже во сне. И при всей своей перепуганной обалделости он ощутил глубинную гордость, что Юрка сохранил верность своим отвратительным друзьям.

Многажды повторенное слово «контроль» в конце концов раскрыло сердца милиционеров («сознательности» они знали цену), и дело до следующего раза было предано забвению, а Витя наконец поверил, что все происходило наяву.

— Здоровски ты, папа, умеешь отмазываться, — робко, но не без восхищения сказал Юрка, когда они вышли во тьму.

Витя смолчал, чтобы не сорваться на членовредительство (каким ребенком он еще был в ту пору!).

— Но ведь все же хорошо кончилось?..

— Хорошо?!. А унижения мои?!. — Витя наконец сорвался на оплеуху, но Юрка был начеку. — А то, что ты занимался этой гадостью?!.

— Но интересно же попробовать!.. Ты говоришь — унижения… да перед ментами не такие, как ты, слюнтявку гонят — и то не считается унижение — это как охота, кто кого перехитрит. Ты еще скажи спасибо, что к Корзуну в отделение не повинтили — у него никто не отмажется! — В Юркином голосе послышалось почтение. — Даже ты. Если, может, потренируешься…