Подонок - Анна Веммер

Оба варианта хороши, но у меня ощущение, будто я запер от самого себя вкусную конфету. Как в старом скетч-шоу, где мальчик тренировал силу воли, не позволяя себе съесть вожделенную сладость.

Я режу бутерброды, на большее фантазии не хватает. Ставлю вариться кофе, а пока кофеварка бодро жужжит, собираю вещи Лианы. Вечером я отвезу ее домой. Решение далось на удивление легко. Так проще и для нее, и для меня. Сергееву я так и не позвонил, не смог, не придумал, что скажу и что вообще мне нужно.

Я ненавидел его! Больше всего на свете я мечтал, чтобы Сергеев сдох в мучениях, а перед этим помучился, не находя себе места. Но путей к достижению этой цели не осталось. Перешагнуть через Лиану, чтобы увидеть, как хреново ее отцу, это слишком. А других вариантов нет.

Поэтому она вернется. И сама будет решать, хочет увидеть меня на скамье подсудимых или забудет о нескольких неделях у северного моря, как о страшном сне. Наверное, после вчерашнего она сделает все, чтобы меня посадить. И козырь у нее шикарный, я сам дал ей его в руки.

Но я смертельно устал от игры, которую сам же и начал.

Часы показывают девять. Время пролетело, как миг. Я беру поднос и захожу на чердак, одновременно жаждя увидеть Лиану и не желая поднимать на нее взгляд. В ее глазах настороженность мешается с надеждой.

– Доброе утро? – будто спрашивает она.

– Доброе. Это твой завтрак. Это, – я кладу на стул пакет, – одежда. Будь готова к восьми, я отвезу тебя домой.

– Может, поговорим? Андрей, я не хотела вчера… то есть я просто испугалась. Ты не можешь меня винить! Я боюсь камеры, я не думала, что ты мне навредишь, я просто… не знаю.

– Все в порядке, – как можно мягче говорю я. – Дело не в том, что ты боишься. Но тебе нужно вернуться домой. Я больше не хочу тебя здесь держать, это неправильно.

– Я сделала что-то не так?

– Я сделал что-то не так. Я не должен был тебя трогать.

– Но я была не против. – Голос у нее все тише и тише, угасает вместе с надеждой.

– Причем здесь “не против”? Я старше, я – последний человек из твоего прошлого, с которым нужно спать, я тебя держал взаперти, я считал тебя девушкой моего сына. И это только беглый взгляд на список причин, по которым ты должна вернуться домой и забыть все, как страшный сон.

Не удержавшись, я добавляю:

– Или пойти в полицию и написать заявление. Вариант для тебя неплохой. Я бы даже сказал справедливый.

– Ты говоришь странные вещи.

– Я говорю правильные вещи, Лиана. Даже если ты этого не понимаешь сейчас. Ешь, приводи себя в порядок и собирайся.

Я разворачиваюсь, чтобы уйти. Хоть разговор и получился бессмысленным, на большее меня не хватит. Очень сложно рассказать о том, чего сам не понимаешь.

Звонит телефон, и я мельком смотрю на имя абонента. Когда доходит смысл прочитанного, мне хочется рассмеяться. Судьба играет с людьми, как кошка с мышками.

– Саша?

В трубке ее голос. Красивой раскованной рыжей девчонки.

Совсем непохожей на ту, по которой я вчера сходил с ума, но зато не такой запретной.

– С днем, мать твою, рождения!

Меня кидает от ярости к слезам. Андрей Тихомиров вызывает сейчас у меня одновременно желание кидать в стену легко бьющиеся дорогие предметы и желание забиться в угол и скулить там, как побитая собака.

Я слышала его разговор в коридоре. С этой Сашей. Ревность взметнулась ядовитой змеей, ужалила в самое сердце и принесла на хвосте горькое понимание: он сейчас пойдет к своей рыжей модели, которая не боится камеры, потом отвезет меня домой – и свалит в свою Прагу, фотографировать богатых идиоток для пафосных инстаграмов.

А я останусь в привычной серости. С той лишь разницей, что раньше я понятия не имела, что такое вкус жизни, а сейчас не готова от него отказываться.

Хочется разнести к чертовой матери весь дом. Бессильная ярость рвется наружу, а Андрея нет. Он ушел, оставил меня здесь сходить с ума, поехал к своей идеальной Саше.

– А чего чердак-то не запер?! – рычу я, хоть и понимаю, что меня не слышит даже собака. – Я же сбежать могу! В компьютер твой ненаглядный влезу!

Пинаю со злости кровать и прыгаю на одной ноге, жмурясь от боли. Еще одна монетка в копилку под названием “Причины порыдать”.

Вот такое вот двадцатитрехлетие. Зато не девственница. И почти не пленница. И… вообще никто, девочка без имени, без внешности, без жизненных планов. Невидимка на чердаке, моя суть – подлость, сделанная десять лет назад.

– Ненавижу тебя!

Лгу.

– Ненавижу!

Себе врать получается плохо.

– Ну почему ты ушел?! Сволочь!

Потом гнев утихает, и я просто лежу, смотрю в потолок и считаю трещинки на деревянной балке.

Надо одеваться. Нельзя доставлять Тихомирову удовольствие и униженно рыдать, умоляя оставить меня здесь или, что еще хуже, снова коснуться. Сейчас я встану, умоюсь, оденусь – и сяду в гостиной. Буду холодной и равнодушной, а три с лишним часа наедине с Андреем в машине добьют меня окончательно. Но то будет потом, дома. Там меня никто не увидит.

Только сил на все это не хватает, и я уговариваю себя. Вот, сейчас. Еще минутка, еще чуть-чуть… я проваливаюсь в сон незаметно для самой себя, а подскакиваю от звука открывшейся двери. Сердце бухает в груди, я вскакиваю с постели и кое-как приглаживаю волосы. Так и не переоделась… черт!

Неведомая сила, которой бесполезно противиться, несет меня вниз. Андрей замирает у входа в гостиную, смотрит и взглядом добивает все остатки надежды. Да, она еще теплилась до этого момента. На что я рассчитывала? Что он рассмеется, и мы, взявшись за руки, убежим в закат?

– Ты не готова?

– Я уснула. И я хочу есть.

– Закажешь что-нибудь дома. Все твои карты и деньги на месте, я ничего не трогал.

– Я не поеду голодной.

– Черт, Лиана, ты не могла поесть, пока меня не было? – Он злится и мне кажется, это злость не на вынужденную задержку, а на меня, не дающую резко и легко все оборвать.

– Не могла. Поэтому я буду есть сейчас. Тебе сделать?

– Я не голоден.

– Рыженькая покормила?

Андрей удивленно моргает.

– Что?

– Ты же к ней ездил. Сашенька, твоя любимая модель. Привезешь ее сюда вместо меня?

– Сергеева, прекрати.

– Что прекратить? У тебя теперь чердак освободится. И фотосессию ты свою не провел. Рыженькие тоже хорошо смотрятся за печатной машинкой.

– Почему она тебя так бесит? – спрашивает он.