Заххок - Владимир Медведев

Я протянул руку Даврону:

– Надеюсь, увидимся.

Мне хотелось поближе узнать человека, раззадорившего моё любопытство.

– Увидитесь, увидитесь, – пообещал Джахонгир. – Даврон, приходи вечером в гостиницу. Посидим, поговорим, выпьем, по старой памяти.

Открывая обтянутую кожей дверь кабинета, я старался угадать, кого увижу. В Душанбе пришлось наслушаться разного. «Народный защитник, – говорили одни. – Мудрый, справедливый. На него вся надежда». Другие рассказывали страшные истории о кровожадном монстре: «Этот Сангак даже родного брата убил». Худой, измождённый школьный учитель убеждал меня страстным шёпотом: «Мясник, изувер. Мясницким топориком разделывает взятых в плен исламистов…»

Кто он на самом деле?

Сангак вышел из-за стола мне навстречу. В моем лице он приветствовал всю прессу России. Народный вождь не походил ни на бывшего буфетчика, ни на бывшего рецидивиста. Он словно высечен из каменного монолита. Плотное телосложение. Широкое смуглое лицо. Короткая полуседая бородка. Слегка глуховатый голос. Низкий тембр. Чистый и грамотный русский язык. Распознать в нем многолетнего сидельца смог бы, вероятно, лишь чрезвычайно зоркий и знающий наблюдатель. Да и в том я не уверен.

Пожав мне руку, Сангак уселся в обкомовское кресло. Я расположился напротив – за столом, приставленным перпендикулярно к его полированному прилавку со стопками папок и бумаг, и включил диктофон. Сангак заговорил, не дожидаясь вопросов:

– Никогда не скрывал и не собираюсь скрывать, что не раз был лишён свободы. Народ знает, за что я находился в заключении, за что был репрессирован мой отец, и не он один, но и почти весь мой род. Я – простой смертный и никогда раньше не занимался политикой. Жизнь заставила встать во главе моего народа…

Развивал он тему довольно долго, а я, дождавшись конца очередной тирады, задал тот самый, интриговавший меня вопрос – а не принадлежит ли собеседник к какому-либо из высших сословий?

Сангак изучающе посмотрел на меня. Думаю, он никак не ожидал от чужака из Москвы подобного захода. Визуальное обследование моей особы прервал телефонный звонок. Сангак поднял палец и указал на диктофон. Я выключил. Сангак взял трубку, послушал, рыкнул сердито:

– Найди его. Пусть ко мне зайдёт.

Бросив трубку, проворчал:

– Таких людей давить надо. Как тараканов. Это настоящий враг народа…

Секунду собирался, мысленно возвращаясь к беседе.

– Включите.

Я включил диктофон.

– Да, – сообщил Сангак просто, безо всякой рисовки, – по происхождению мы сейиды, по материнской линии состоим в кровном родстве с эшоном Султоном…

Я угодил в десятку! Хотелось бы только знать, правду ли говорил Сангак или романтизировал свою генеалогию. Сейиды – потомки пророка Мухаммеда. Замечательный знаток Средней Азии, профессор Александр Александрович Семенов любил рассказывать, как спросил однажды бухарского эмира Абдулахада: «Ваше высочество, почему вы слово «сейид» всегда ставите прежде всех ваших имён, званий и титулов?» Эмир в это время сидел за трапезой. Он отложил кость, которую высасывал, вытер жирные пальцы и ответил: «Звание сейида у меня никто не может отнять, ибо оно наследственное, родовое. А эмиром я могу быть сегодня, а завтра очутиться в ничтожестве, если меня, да не допустит этого Аллах, лишат трона». Кстати говоря, именно это и произошло с его сыном – последним бухарским эмиром Алим-ханом – тем самым, что был свергнут большевиками, бежал в Афганистан и закончил жизнь «в ничтожестве». Конечно, далеко не всякий сейид становился правителем. Более того, обнищавшим потомкам пророка приходилось порой заниматься чёрным крестьянским трудом. Или торговать пивом в буфете.

Сангак между тем продолжал:

– Брат матери, мой родной дядя, мулло Абдулхак был первым учеником и помощником эшона. Он был высокий, мощный. Однажды во время гражданской войны его отряд, отступая, оказался в ущелье с водопадом, через который кони не смогли перейти сами. Моя дядя перетащил на себе через поток двадцать семь лошадей.

Мать рассказывала, как в Шугноу переносили старое кладбище, чтобы освободить место для золотых разработок. Разрыли и могилу мулло Абдулхака, похороненного рядом со своим отцом. Останки переносили, заворачивая в ткань. Прах отца, человека обычного телосложения, уместился в половине простыни. Кости мулло Абдулхака пришлось завернуть в целую простыню. Ключицы у него были, как у быка. Ребра – как у коня. Одно ребро оказалось наполовину перебитым. Это след пули, которой его ранили в Бальджувоне, где эшон Султон воевал против Энвер-паши. Когда эшон узнал, что мулло Абдулхак умер, он плакал горькими слезами. А вскоре самого эшона Султона погубил Фузайл-максум. Этот Фузайл приехал к нему и сказал: «Собери всех своих мюридов, будем бить чекистов».

Эшон Султон ответил: «Хватит. Не буду проливать кровь своих братьев. И без того пролито достаточно крови…»

И Фузайл, шакал, подлым образом повесил эшона и распустил слух, что казнили его чекисты. Этот Фузайл родом из Гарма, из Хаита, из того клана, что начал нынешнюю войну. С того-то ещё времени и идёт меж нами борьба…

Сангак замолчал, потому что в дверь постучали.

Думаю, вошедший был тем самым врагом народа, которого надо давить как таракана. Я с первого взгляда опознал в нем руководителя – по кожным покровам особой выделки. Лица начальственных персон обтягивает не грубый керзач, который пускают на физиономии рядовых граждан, а высококачественный, «командирский» хром. Правда, этому конкретному товарищу хромовая заготовка досталась с брачком – над левой бровью торчала довольно большая бородавка.

Сангак пригнулся к столу, как лев перед прыжком. Однако враг народа шёл с уверенностью человека, привыкшего к вызовам на ковёр.

– Ты что задумал?! – грозно вопросил Сангак. – В городе хлеба не хватает. Люди голодают.

Враг народа ответил вкрадчиво:

– Дядя Саша… – он подчеркнул, что обращается не к руководителю, а к человеку: – Дядя Саша, у меня на родине, в Дарвазе, люди не голодают. От голода умирают…

– Хочешь и городских уморить?!

Враг народа выразительно покосился в мою сторону. Сангак сказал:

– Нам поговорить надо.

Я взял диктофон и вышел. В приёмной команда японских телевизионщиков готовилась к съёмке, возилась с аппаратурой. Джахонгир ушёл. Даврон беседовал с адъютантом. Я дождался паузы и отбуксировал его в уголок.

– Даврон, знаете, что за человек этот… враг народа? Тот, что сейчас у Сангака.

– Партиец какой-то. Был секретарём райкома, вторым или третьим. Где-то в Восе или Московском… Сейчас возле Народного фронта болтается…

– За что его Сангак распекает?

– Без понятия.

Хотелось расспросить о многом, но я решил не гнать коней, вечером будет поспособнее. Разговор перешёл на общие темы: недавние зверства исламистов в окрестностях Курган-Тюбе, возвращение таджикских беженцев из Афганистана… Наконец дверь святилища открылась, враг народа вышел с листком в руке. Бумажку он бережно сложил, спрятал во внутренний карман пиджака и удалился с удовлетворённым видом.