Смерть или слава - Владимир Васильев

Так вот, возвращаясь к нашим зелененьким. Суперкорабль этот, скажем, никакой не крейсер, а тупорылый транспорт. Чужие на орбите быстро это просекли; просекли заодно и чего он обыкновенно транспортирует (и куда, наверное, тоже просекли), пораскинули мозгами, да и решили: такое редкостное сырье и им вполне сгодится. Но тут оказывается, что планета населена. Но – какая удача! – дикарями-людьми.

Вывод напрашивается. Людей – к ногтю. Редкостное сырье – в трюмы. Неизвестный корабль и его хозяев – либо в союзники, либо тоже к ногтю. Хотя, хозяев на корабле сейчас, скорее всего, нет. Я просто случайно наткнулся на их пультик и призвал корабль-автомат, а хозяева давным-давно сгинули в толщах времени.

В общем, все свои соображения я Косте и вывалил. Костя внял, и ненадолго задумался. Фил позади нас тоже притих – изо всех сил вслушивался, боялся вдохнуть.

– Транспорт, говоришь? – негромко протянул Костя, начиная рассуждать вслух. – Может быть, это и транспорт. Только мне тоже кажется, что он пустой, Рома, этот гигант. Это автомат. Ты его вызвал, а дальше он просто не знает что делать. Вот и ждет. А чужие приперлись по его следу, и сдается мне, что их этот транспорт интересует уже сам по себе. Самим фактом существования. А если под твоим островком еще и база какая-нибудь отыщется – вот тут, Рома, я действительно только руками разведу. Потому что каша заваривается крутейшая. И, боюсь, при дележе этой каши публика с орбиты о людях даже не вспомнит. Они нас как мух от обеда гоняют – и, кажется, решили прихлопнуть, чтоб не докучали попусту. Грустно мне это сознавать…

– Грустно, – фыркнул я. – Грустно ему!

Чистяков вздохнул.

– Интересно, долго это все будет тянуться? – спросил я, понимая, что вопрос риторический. – Долго прятаться придется?

– Наверное, долго, – Костя пожал плечами. – Вдруг чужие вздумают тут обосноваться? Тогда – всю жизнь.

– Чужие живут в космосе, – проворчал я. – Что им какой-то мирок? Эпизод, не более. Наведут порядок, и уберутся.

Костя не ответил. Космос, конечно, космосом, но базы-то у чужих на многих планетах имеются. Одной больше, одной меньше…

Неужели они в течение многих лет оставались в неведении относительно волжских руд? Мне всегда казалось, что нашу галактику древние расы успели обшарить вдоль и поперек. Сколько раз земные корабли на очередной планете натыкались на заброшенные шахты, выработанные до последней крупинки? Много. Чуть ли не на каждом новооткрытом мире. И вдруг – такой лакомый шмат, как Волга!

Чувствуется во всем этом какой-то скрытый подвох.

Что же ты отыскал на своем злосчастном островке, дядя Рома? Хорошо или плохо, что ты не догадался копнуть поглубже? Каких еще демонов ты мог бы призвать из галактического небытия?

Но в одном Чистяков прав. Грустно это все. И грустно быть камешком, порождающим разрушительную лавину.

Я стиснул зубы. Костя на соседнем кресле задумчиво поковырял сначала в одном в ухе, потом в другом и я поймал себя на мысли, что мне хочется сделать тоже самое.

Что-то тут не то.

Я вслушался в ощущения. Гудит, вроде бы, что-то. И на перепонки давит – словно спустился на скоростном лифте на полкилометра вниз. За секунду-другую.

Вездеход снова клюнул носом, притормаживая. Я обшарил взглядом все, что можно было рассмотреть из кабины. С боков и в небе перед нами ничего необычного не нашлось. Тогда я толкнул дверцу и выскочил наружу. Костя тоже.

Позади, на юго-востоке, горизонт снова цвел белесыми клубами. Потревоженная атмосфера бурлила, как вода в стакане с кипятильником.

Нас догонял еще один крейсер – не такой, похоже, огромный, как суперкорабль над моим островком. Но тоже не маленький.

Вскоре мы его увидели. Исполинский, в полнеба, диск. Идеальных очертаний, обтекаемый, как морская раковина. И он вовсе не был похож на бублик, как первые корабли чужих, появившиеся на орбите у Волги. На этот раз диск, не тор.

А суперкорабль над моим островком имел форму наконечника стрелы. Уплощенное сердечко с хвостиком, знак карточной масти «пик».

Фил с пацаном тоже выбрались из вездехода и ошеломленно глядели на приближающуюся громадину. Челюсть у Фила, по-моему, прочно приросла к груди. А к лицу приросло выражение безграничного удивления.

Странный парень. Где он, черт побери, рос? Понятно, что в захолустье, но не настолько же, чтоб по любому поводу отвешивать челюсть!

Костя стоял-стоял, потом полез в вездеход и спустя несколько секунд метнул мне волновой бинокль «Беркут».

– Держи, – проворчал он, настраивая второй такой же. – Хоть полюбуемся напоследок.

Я живо приложился к оптике, снабженной слабенькими квантовыми усилителями. Корабль скачком приблизился. Его и раньше невозможно было охватить одним взглядом, а теперь в поле зрения умещался и вовсе крошечный фрагмент. Я водил биноклем вправо-влево, выхватывая все новые и новые подробности. До нас долетели уже первые порывы ветра; потревоженная атмосфера исходила белесыми, серыми и иссиня-свинцовыми вихрями. Но сегодня буря намечалась хиленькая – не чета той, что поднял суперкорабль.

Да и шел сегодняшний крейсер медленно-медленно. Вскоре я понял – почему.

В бинокль стали заметны звенья истребителей, что неслись чуть впереди крейсера. Четверки, словно единое целое, слаженно выполняли маневры – разворачивались, снижались, меняли курс. А чуть впереди них отчаянно удирал юлькин «бумеранг», казавшийся на фоне преследователей гонимой ветрами ничтожной соринкой.

У меня сперло дыхание.

Даже с такого расстояния я понял, что «бумеранг» идет на пределе. На сумме усилий гравипривода и пакетных ускорителей. И этого не хватает, чтобы оторваться, этого попросту мало. Истребители, точная копия убийц «Саргасса», легко держались по бокам, чуть выше и чуть ниже. «Бумеранг» рыскал, но его умело оттирали от возможных щелей.

Чужие не стреляли. Вообще, похоже было, что «бумеранг» пытаются изловить. Наверное, для этого у крейсера имеется какая-нибудь «сеть», скорее всего энергетическая.

Вскоре над беглянкой и стайкой ловцов навис край гигантского диска, взгляд вдруг заволокло синеватой дымкой. Истребители чужих моментально ушли в стороны, рассыпались, как стая скворцов при появлении ястреба. А «бумеранг» сразу же перестал рыскать, стабилизировался, словно его схватили невидимые гигантские руки. А спустя пару секунд он стал медленно подтягиваться к днищу крейсера.

Трудно описать, что я чувствовал в эти мгновения.

А потом километрах в пяти от нас, у самого горизонта, невысоко над землей раскрылся купол атмосферного парашюта – обычного крыла, на каких обыкновенно сигали из поднебесья многочисленные обитатели Манифеста. Поднявшийся ветер немилосердно швырял его с потока на поток.

И мне сразу же вспомнилось, что за миг до появления синеватой дымки от «бумеранга» будто бы отделилась крохотная точка-песчинка, и сразу исчезла из виду.