Ночь без звезд - Питер Гамильтон

давление в баки, как отстегиваются шлангокабели, и выученно реагировал. Опоры свернулись. Произошло зажигание турбины стартовых двигателей первой ступени. Даже когда все двадцать ракетных двигателей ускорителей и ступени активной зоны заработали одновременно, он не отвлекся ни на секунду.

«Свобода 2673» плавно оторвалась от площадки, ракетные двигатели сжигали четыреста килограммов жидкого кислорода и одиннадцать сотен килограммов керосина высокой степени очистки каждую секунду, создавая общую тягу в четыре с половиной тысячи килоньютонов. Ускорение в командном модуле достигло четырех g, и Рая вдавило в кресло. Приборная панель расплылась перед глазами от вибрации, и он ничего не мог разглядеть; просто стиснул зубы и сосредоточился, старательно дыша.

Через сто двадцать секунд отделился стартовый двигатель — Рай задрожал и вскрикнул, частично от испуга, частично от восторга. Только теперь он начал расслабляться и осознавать, что происходит. Тридцать секунд спустя обтекатель «Свободы» треснул, сегменты отделились от космического корабля, началась сильная тряска. Вычислительная машина управляла четырьмя небольшими ракетами с верньерным ядром, сохраняя траекторию стабильной, и «Серебряный клинок» продолжал двигаться вверх еще сто сорок секунд, пока основная ступень не была исчерпана и не включилась третья ступень. Водородно-кислородная ракета произвела двести пятьдесят килоньютонов и горела еще двести семьдесят секунд, выводя «Свободу» на орбиту в двухстах двадцати пяти километрах над Бьенвенидо.

Рай Эвин наконец-то испытал настоящее свободное падение, а не только двадцатисекундные паузы, возможные при полете с пикированием и взлетом. Убедившись, что все системы «Свободы» полностью работоспособны, он снял шлем, ослабил ремни кресла ускорения и посмотрел в большой иллюминатор, прикрытый кожухом. Внизу ярко светился полумесяц планеты. Рай снял защитные ограничения с ручки системы реактивного управления, подтвердил готовность системы и слегка наклонил ручку в сторону. «Свобода» накренилась, реагируя точно так же, как на тренировочных симуляторах. Третья ступень еще не отделилась, слегка запаздывая, но Рай повернул корабль, и иллюминатор справа выровнялся с Бьенвенидо, при этом астронавт все время сверялся со сферическим индикатором ориентации, пока стабилизировал космический корабль.

Теперь он мог смотреть прямо вниз. Поразительное количество ярко-белых облаков покрывало всю планету. Океан Истас казался темно-синим и очень гладким; некоторые астронавты утверждали, будто видели отдельные волны. «Свобода» приблизилась к западному побережью Фанрита, и Рай ухмыльнулся, увидев очертания берега. «Вот ведь, — подумал он, — точно как на картах». Он удивился тому, насколько земля коричневая; в этой части Фанрита произрастали тропические леса. Он увидел реки — серебряные жилы, рассекающие землю. По крайней мере, вокруг них растительность была зеленее. Дальше на восток находилась центральная пустыня. Рай прикоснулся двумя пальцами в перчатке ко лбу в почтительном приветствии. Множество экипажей сил противовоздушной обороны погибли, защищая Бьенвенидо в день вторжения праймов, — тридцать девять самолетов из одной только эскадрильи Портлинна, где он служил, будучи пилотом.

Когда космический корабль приблизился к станции слежения на западном побережье полуострова Афлар, свет на секции связи приборной панели сменился с желтого на зеленый.

— «Свобода 2673», как слышите? — спросила Энала.

— Слышу хорошо, Центр, связь работает. Рад снова слышать ваш голос.

— Будьте готовы принять данные по слежению курса.

Радиолокационные станции по всему Ламарну настроились на космический корабль, когда он вышел на орбиту, они тщательно проверяли его курс и скорость — данные Рай вводил в крошечный бортовой вычислитель. Он завершил полный виток по орбите и снова пролетел над мысом Ингмар, когда ЦУП разрешил ненадолго включить двигатель в наивысшей точке. Он проверил ориентацию «Свободы», поправил ее серией включений системы реактивного управления. Затем, когда корабль стабилизировался и выровнялся, управление взяла на себя вычислительная машина. Цифры снова расплылись на экране из семи газоразрядных индикаторов, начался обратный отсчет. Ракеты с незаполненным объемом выстрелили первыми — небольшие твердотопливные ракетные двигатели вокруг основания третьей ступени выталкивали жидкое топливо на дно баков, где турбонасосы могли его всосать. Затем за дело принялась главная ракета, она проработала сто тридцать пять секунд, и «Свобода» оторвалась от Бьенвенидо.

Третья ступень отключилась и отделилась. Запустив двигатели служебного модуля, Рай отодвинул «Свободу» подальше от отработавшей третьей ступени.

ЦУП подтвердил движение точно по курсу. «Свобода 2673» находилась на высокоэллиптической орбите, направляясь к Кольцу, в пятидесяти тысячах километров от Бьенвенидо.

Раю потребовалось достаточно много времени, чтобы снять скафандр, кое-как, ударяясь локтями и коленями об оборудование и приборную панель капсулы, он стянул его и убрал в ящик. Наконец ему досталось несколько минут наедине с собой.

Все называли это свободным падением, но Раю полет показался обычным. Его даже не тошнило. Рай чувствовал себя освобожденным, будто он родился и жил в космосе. А через главный иллюминатор прекрасная планета Бьенвенидо заметно уменьшалась в размерах, поскольку «Свобода» поднималась все выше и выше по эллиптической орбите к Кольцу.

ЦУП запросил данные всех систем. Вздохнув, Рай снова пристегнулся к креслу, но не очень крепко и начал просматривать очередной контрольный список. Ему требовалось установить термальный канал вращения, чтобы «Свобода» вращалась вокруг своей длинной оси и тепло от светила распределялось равномерно. Для подтверждения положения других планет он использовал секстант, а затем позволил главной вычислительной машине проверить его положение. Потом в прицельной сетке Рай увидел дерево 3788-П. Подтвердил время полета до сброса бомбы — семнадцать часов девятнадцать минут.

Еда казалась безвкусной, ветераны-космонавты предупреждали его об этом. В носовых пазухах скопилась жидкость, словно он простудился. Пальцы раздулись, напоминая сосиски. Системы беспрерывно громко жужжали и гудели. Солнечные лучи, проходившие сквозь иллюминаторы, двигались по кабине, будто причудливые стрелки часов, пока «Свобода» продолжала величественное термальное вращение. Рай потерял всякий интерес. За иллюминатором виднелось Бьенвенидо. Другие планеты беспокойно мерцали. Голубая жемчужина Аквеуса, ближайшего к Бьенвенидо мира, которая двигалась по той же орбите, но отставала на семнадцать миллионов километров. Странный Трюб, скользящий по своей орбите на четырнадцать миллионов километров ближе к звезде Г-1 в своем элегантном ожерелье из двенадцати лун, сияющих на бескрайнем черном фоне. Валатар, холодный, сияющий розовый гигант на внешней орбите. И ненавистный Урселл с мутной атмосферой толщиной более тысячи километров; солнечный свет плясал на его тонких верхних слоях, увенчивая его странно красивой дымкой, простирающейся еще на сотни километров.

Каждую свободную секунду Рай проводил, глядя на планеты и пытаясь представить себе день, когда Бьенвенидо наконец освободится от Деревьев и паданцев, их мерзкого порождения. Будущее без страха перед инопланетянами, где космические корабли будут летать через бездну между мирами, а астронавты — высаживаться на экзотических планетах. Он позволил себе поверить, что доживет до того времени. Слваста в исторической речи, произнесенной после того, как вторжение праймов было остановлено, заявил: люди смогут избавить Бьенвенидо от Деревьев