Глобалия - Жан-Кристоф Руфин

Весь день прошел под знаком воды. Вскоре после похода к источнику, когда Фрезер с Байкалом карабкались по крутому каменистому склону, их застигла нешуточная гроза. Они успели вымокнуть до нитки, прежде чем сумели укрыться под нависающей скалой.

Путники просидели добрых два часа в своем укрытии, прижав колени к груди и глядя на то, как дождь плотной завесой обрушивается на горячую, пышущую жаром землю. Фрезер потягивал свой растворимый ром.

— Жалко, — сказал Байкал, снимая спутниковые очки, — деревня совсем близко, вон за тем холмом.

— Ну и что?

— Если бы гроза началась чуть позже, мы могли бы там укрыться.

— Укрыться! — так и подскочил Фрезер, — Укрыться в деревне!

Он взглянул на Байкала с нескрываемым ужасом, но, хлебнув рома, успокоился. Потом он покопался в кармане, вытащил свою кукурузную трубку и стал чертыхаться из-за промокших спичек. Байкал протянул ему коробочку, из которой полыхнуло голубое пламя.

— Слушай, — заговорил Фрезер, раскуривая трубку, — я уже давно за тобой наблюдаю. Ты какой-то странный.

Байкал, которому тоже давно хотелось порасспросить Фрезера о здешних странностях, подумал, что оправдывая свои, он возможно, сумеет разузнать кое-что о том, что в этих краях считается нормальным.

— Например?

— Например, когда к тебе кто-то идет навстречу, ты стоишь как вкопанный, не прячешься, да еще и улыбаешься. Такое впечатление, что ты вот-вот бросишься пожимать руки незнакомым людям.

— Ну и что?

— Ну и что?! — передразнил Байкала Фрезер, хлопнув себя по бедрам. — честно говоря, не знаю, что и сказать. Если ты этого не понимаешь, значит, ты точно не отсюда. Похоже, ты и правда волшебник. С луны ты, что ли, свалился?

А потом, резко повернувшись к Байкалу, он принялся буравить его своими серыми глазками.

— Ты же знаешь, мне-то все равно. Только, если хочешь, чтобы мы с тобой и дальше шли вместе, — проговорил он, постукивая Байкала по груди своей трубкой, — никто, кроме меня, не должен знать, что ты волшебник. А то все на тебя накинутся и живо отберут твои колдовские штучки. Пропадай тогда мой ром. Так что давай-ка, делай, как я, и не выпендривайся. Хочешь попасть в город? Я тебя отведу. Только без шуток.

— Без каких шуток?

Фрезер прикусил трубку и в отчаянии закатил глаза.

— Все-то ему надо объяснять! — вздохнул он.

С видимым трудом взяв себя в руки, Фрезер заговорил медленно и вкрадчиво, словно обращаясь к больному:

— Дорога — опасное место. Увидишь кого-нибудь, сначала спрячься. Посмотри, кто это. Если все в порядке, обойди его стороной.

— А как мне знать, что все в порядке?

Фрезер поднялся, чтобы показать, каких людей можно встретить в дороге. Сначала он изобразил, как ходят бедолаги, которые уже не раз попадались им на пути: уголки рта опущены, колени полусогнуты, вид жалостный и испуганный.

— Если встретишь кого-нибудь такого, — пояснил он, — значит, все в порядке.

Потом он втянул голову в плечи и засеменил, волоча за собой ружье так, будто это была старая метла.

— Взгляд, — объявил он, двумя пальцами указывая на глаза, — взгляд — это самое важное.

И действительно, во взгляде его читались жалкая покорность и тревога, глаза блестели голодным блеском. Вдруг он совершенно преобразился, взъерошил свои седые волосы, выпятил грудь, напустил на себя высокомерный, презрительный, угрожающий вид. Со своей плешивой бородой и в лохмотьях Фрезер, изображающий грозного воина, выглядел совершенно уморительно. Он тяжело ступал, широко расставляя ноги и разводя руки, словно горилла. Обеими руками держа ружье, Фрезер высоко поднял дуло и поводил им из стороны в сторону. Можно было подумать, что это сверхсовременный огнемет. Но на самом деле это было все то же простецкое ружьишко, и Байкал не удержался, чтобы не рассмеяться.

При виде такого приступа веселья Фрезер как будто разъярился не на шутку. Он принялся скакать во все стороны и громко кричать, потрясая ружьем и подражая звукам рвущихся снарядов.

— А вот это очень плохо. Очень плохо. Увидишь такого человека, бойся!

Но и он в конце концов расхохотался, развеселенный собственным представлением. Запыхавшись, он плюхнулся на землю.

— Все понятно, — сказал Байкал.

А потом, когда они оба успокоились и перестали смеяться, спросил:

— Так почему нельзя заходить в деревню?

Фрезер остолбенел.

— С ума сойти! Ты что, смеешься? Да откуда ты свалился, что не знаешь таких вещей? Деревня — самое опасное место. Хорошие люди там не живут. Если ты там никого не знаешь, туда и носа нельзя совать.

— А ты кого-нибудь знаешь в той деревне? — спросил Байкал, указывая на холм.

Фрезер машинально повернул голову, но не разглядел ничего, что указывало бы на близость человеческого жилья.

— Слушай, — проговорил он, прищурив глаза, — а с чего ты взял, что там за холмом есть деревня? С тобой не соскучишься: все-то ты видишь, да ничего не знаешь.

Он пожал плечами, и оба путника еще долго сидели молча. Небо очистилось, солнце в зените загнало все тени куда-то вглубь предметов. Байкал встал, взял свой рюкзак и сказал:

— Оставайся здесь, если хочешь. А я пойду поднимусь на холм, хочу посмотреть, что это за деревня такая.

Фрезер беспомощно махнул рукой, сосредоточенно разглядывая что-то у себя под ногами. Но когда Байкал был уже на середине склона, он, ворча, поплелся следом.

— Пустишь тебя одного, шлепнут ведь, как пить дать, — бормотал он, — тогда прощай мой ром...

Приблизившись к вершине, Байкал пригнулся и осторожно двинулся вперед. Скоро он и вовсе лег на живот, вглядываясь вдаль вытаращенными от ужаса глаза. Фрезер подполз и улегся рядом.

— Господи Боже! — пробормотал он.

Деревня внизу, в долине, лежала в руинах, почерневшая от долгих пожаров. Ливень погасил огонь, но развалины все еще дымились. Посреди развалин хозяйничали темные силуэты. На таком расстоянии трудно было разглядеть детали. Но походку этих людей нельзя было не узнать: как раз ее Фрезер изобразил последней. С той только разницей, что на него смотреть было смешно, а на них страшно.

ТРОЕ СУТОК АНРИК ПРОВАЛЯЛСЯ в постели, вне себя от возмущения, с дрожащим подбородком и широко открытыми глазами, не находя ни сна, ни покоя.

Разговор с главным редактором все не шел у него из головы. Каждая сцена, каждая фраза снова и снова всплывала в памяти. Мельчайшие подробности приобретали в его разгоряченном уме невероятную четкость и ужасающий размах, словно под огромной лупой.

Жил Анрик в длинной и узкой комнатушке, вернее, это был отгороженный кусок темного коридора, переделанный в некое подобие жилья. Стены были совершенно голыми, единственным украшением служила старая шпага с ржавым, мягким острием, когда-то принадлежавшая какому-то бретеру. Эта бесполезная штуковина не годилась даже на то, чтобы ею заколоться, возникни у Анрика такое желание. Итак, ничто не радовало глаз в этой убогой комнатенке. Только на такое жилище и мог рассчитывать студент, получающий пособие на аренду жилья. Если бы Анрик продолжал работать в газете, он мог бы найти на свободном рынке что-нибудь получше. А теперь у него не осталось никакой надежды на то, что он когда-нибудь покинет свою жалкую каморку. Через весь потолок была протянута толстая водопроводная труба, которая держалась на крепежных кольцах. Анрик лежал, не сводя глаз с этих креплений, напоминавших наручники. Такое зрелище как нельзя лучше соответствовало его настроению.